Милостыня от неправды

— Ваша религия запрещает вам направлять арбалет на другого человека, — как вы собираетесь защищать могилу Сифа? — Глаза воина, который призвал в свидетели чужую веру, смотрели на поверженных сифитов озорно, а зубы блестели в деланной улыбке. Пошел дождь. Людей и коней пугали вспышки молний и раскаты грома, такого страшного, будто на небе трещало огромное дерево, разрываемое невидимым великаном. Все глаза устремились на могильщиков. Они становились видны на миг при вспышке молнии. Казалось, что выбрасываемые могильщиками комья земли висят в воздухе. Кони вздрагивали и шарахались от грома. Их лупили плетками, чтобы они присмирели. Но громы и молнии были страшнее плетей. Удержать коней на поводу не удавалось никому. Пахло глиной. Свистели стрелы, когда кто-нибудь из сифитов пытался подняться из грязи. Мне хотелось заплакать от трусливой бездеятельной тоски, от собственного бессилия. Все это было противно моему ожиданию. Но тут раздался голос Еноса, который призвал всех сифитов обратить свои мысли к Богу. И сифиты запели молитвы. И пели их долго. И в молитве потеряли последние силы. Я прилежно молился вместе со всеми. Кто-то бросил на затухающие угли ладан, и благовоние заласкало ущербный воздух. И пришла помощь от Господа, ибо соборная молитва наша возымела чистоту и вознеслась ко Господу. И события развивались уже так, что ни у кого не возникло сомнений, что складываются они не по желанию и воле людей, а по воле Божьей. Дождь хлестал отчаянно. Молния бросилась на могильщиков и ужалила их. И грохнуло так, что земля задрожала, и, казалось, разверзлась где-то рядом пропасть. Молния долго дрожала и дергалась в небе. Дерево у могилы Сифа в металлическом свете походило на дергающееся чудовище. Сочная молния вдруг ударила в дерево, и оно загорелось, и ливень не мог затушить огонь. А в его свете мы увидели лежащих бездыханно осквернителей могилы. Пришло наказание, оно не могло не прийти. Я вскочил и подбежал к могиле. Я был храбр, как бывает храбр обреченный на смерть. Но никто не выпустил в меня стрелу из арбалета. С непонятным страхом я взял лопату из мертвой руки могильщика и стал яростно закапывать жадно разинутую пасть могилы. Дерево горело ярко. Дождь поутих. Вдруг мне показалось, что один из осквернителей смотрит на меня. Я обернулся и увидел обезумевшее лицо Твердого Знака. Он лежал замертво, но глаза его были живыми. Я воткнул лопату в глину и нагнулся к Твердому Знаку.

— Закопай меня в землю по шею, — шипящим шепотом попросил Твердый Знак. Я растерялся. — Молния во мне, но она не убивает. И надо, чтобы она ушла в землю. — Я схватил лопату и стал закидывать Твердого Знака землей. Люди обступили нас. Твердый Знак что-то шептал. Я снова наклонился к нему.

— Одежда не выпускает молнию! Сорви с меня одежду! — Я выкопал Твердого Знака, сорвал с него хитон и стал снова закапывать. Вскоре из земли виднелись только его нос и губы.

Гроза иссякла. Сифиты развели костры, а отряд каинитов собирал испуганных коней. Твердый Знак уже не мог играть внешнюю невозмутимость и со стоном зануздывал себя:

— Это случайность… это случайность… — Он страдал, как страдает плачущий над мертвецом.

Утро встало пасмурное, сырое, но облака в небе плыли светлые. Я лежал спиной к костру, положив голову на влажное ослиное седло. Над лицом моим склонилась былинка. На ее конце долго наливалась капля. И вдруг заблестело в ней маленькое лимонное солнце. Капля набухала — ширилось и солнышко. Капля набухала и вдруг, матово помутнев, вытянулась и, сорвавшись, ударила мне в лоб.

— Раз-два, взяли! — доносилось из удаляющегося отряда. После ливня земля огустела. Конница передвигалась с трудом. Пешие шли вразнобой, спотыкались, скользили. Каиниты уходили несолоно хлебавши.

Енос обратился к своим людям:

— Угрожали нам, не боялись нашего мужества! Где теперь тот наглец, который насмехался над нами? Он спросил, зачем нам арбалеты, если мы не сможем их применить? Брали мы оружие? Натягивали тетиву арбалетов? Нет! Стрелы были у каинитов, а у нас были молитвенные слезы! Своей кроткой молитвой обратились мы соборно к Богу и как бы сказали каинитам своим поступком: творите что хотите, а мы принесем в жертву мужские слезы. Мы помолились, посеяв слезы, и получили победу. Каиниты торопливо уходят, хотя никто их не преследует. Только их совесть!

37