Милые бездельники

Марья Александровна была не изъ трусливыхъ, но она боялась той минуты, когда ей придется объяснить молодому мужу, что она далеко не такъ чиста и невинна, какъ кажется. Волненіе ея къ концу свадебнаго вечера возросло до того, что она, оставшись съ-глаза на-глазъ съ мужемъ, расплакалась и въ слезахъ начала говорить, что ее погубили. Его такъ тронули ея слезы, что онъ и самъ всплакнулъ, обнимая ее, и только шепталъ:

— Богъ съ ними! Богъ съ ними!

Все, такимъ образомъ, обошлось какъ нельзя лучше и даже придало особенную поэзію любви молодыхъ супруговъ, плакавшихъ, въ объятіяхъ другъ у друга.

Такимъ же мягкимъ и покладистымъ мужемъ оказался Александръ Семеновичъ Перцовъ, когда названный крестный отецъ его жены сталъ слишкомъ часто посѣщать ихъ, усылая при этомъ Перцова то съ какими-то порученіями, то въ театръ, то, наконецъ, просто въ командировки. Ему прибавляли жалованье, ему дѣлали подарки, и онъ быль доволенъ, потому что оцъ теперь былъ, въ сущности, обезпеченъ на будущее время и застрахованъ отъ всякой необходимости работать, а работа была для него всегда какимъ-то пугаломъ, чѣмъ-то грязнымъ и утомительнымъ, чѣмъ-то отрывающимъ человѣка отъ спокойствія и отнимающимъ время у удовольствій. Истиннымъ счастіемъ онъ считалъ: спокойствіе, праздность, посѣщеніе театровъ, прогулку по Невскому на рысакѣ, ужинъ съ товарищами въ трактирѣ, хорошую одежду, интрижку «съ дѣвочками», какъ онъ выражался самъ. Теперь это все стало доступно ему, и онъ даже не сердился, когда на него иногда набрасывалась съ какой-нибудь бранью или упреками Марья Александровна, раздраженная чѣмъ-нибудь.

— Ну, цыпка моя, душонокъ мой, опять тебя разсердилъ кто-нибудь! — успокаивалъ онъ ее. — Ну, давай твои лапки, я ихъ расцѣлую! Царица ты моя ненаглядная!

И онъ цѣловалъ ея руки, становился передъ ней на колѣни, гладилъ ея ножки своими красивыми руками, заигрывалъ съ нею, какъ съ капризнымъ ребенкомъ. Иногда онъ былъ противенъ въ эти минуты даже ей; иногда же она, разнузданная и привыкшая къ разгулу, съ циничнымъ смѣхомъ говорила:

— Вотъ и хорошо, что у меня мужъ подъ рукой. — Эта фраза: «Мужъ подъ рукой» быстро распространилась въ кружкѣ Марьи Александровны, и съ той поры Перцова иначе и не звали, какъ «Мужемъ подъ рукой».

По-своему онъ былъ счастливъ. Но онъ былъ трусъ по натурѣ, по воспитанію — и это его погубило.

Праздность есть мать всѣхъ пороковъ, говоритъ прописная истина, но у этой матери рождается еще болѣе дѣтей, когда она сама является дочерью избалованности, изнѣженности, закормленности. Александръ Семеновичъ, выхоленный, избалованный, изнѣженный съ дѣтства, стремился къ праздности, какъ къ высшей цѣли въ жизни, но, достигнувъ этой цѣли, онъ началъ мечтать о наслажденіямъ, объ удовольствіяхъ, объ удовлетвореніи своихъ животныхъ инстинктовъ, которые такъ сильно развиваются въ здоровомъ, откормленномъ, взлелѣянномъ организмѣ. На это были нужны деньги, и онъ доставалъ ихъ пригоршнями изъ кармановъ жены. Жена не морщилась, не возражала, пока онъ былъ еще нуженъ ей, какъ мужъ подъ рукой. Но чѣмъ больше расширялся кругъ ея знакомыхъ, ея поклонниковъ, ея обожателей, чѣмъ больше она чувствовала любви къ наживѣ, къ крупнымъ кушамъ, тѣмъ чаще пробуждался въ ней вопросъ:

— За что я его кормлю?

Чѣмъ настойчивѣе повторялся этотъ вопросъ, тѣмъ чаще и тѣмъ зловѣщѣе дѣлались сцены между мужемъ и женой изъ-за денегъ. Онъ пробовалъ успокоивать ее своими ласками, но эти ласки уже были ей не нужны; онъ потерялъ для нея даже значеніе хорошенькаго юноши, такъ какъ около нея стояло, цѣлое полчище болѣе молодыхъ и болѣе красивыхъ юношей. Она стала говорить ему:

— Подите, вы мнѣ противны!

Тогда онъ, слабохарактерный и мягкосердечный, сталъ рыдать и умолять ее при каждомъ вопросѣ о лишнемъ рублѣ. Этого было довольно, чтобы она почувствовала ясно свою силу надъ нимъ и стала третировать его, какъ лакея.

Въ одну изъ бурныхъ сценъ она разгорячилась до того, что дала ему пощечину: онъ присѣлъ и заплакалъ; она выгнала его вонъ изъ своей комнаты, и онъ пошелъ прямо въ трактиръ и напился тамъ до безчувствія. Съ этой минуты начался новый фазисъ его семейной жизни. Его, въ его собственной квартирѣ, сталъ ругать и осмѣивать каждый, кто хотѣть; онъ потуплялся, молчалъ, пропускалъ все мимо ушей и, въ концѣ-концовъ, напивался съ горя.

Иногда поклонники Марьи Александровны, чтобы за что-нибудь отомстить ей, затягивали его въ свою компанію, подпаивали его и пробовали подстрекнуть его къ бунту.

— Мы удивляемся, Александръ Семеновичъ, — говорили ояи ему:- какъ вы терпите все въ своемъ домѣ! Вѣдь вы мужъ! Вы нмѣете право выгнать изъ своего дома всѣхъ непріятныхъ вамъ гостей…

— И она уйдетъ, и она уйдетъ съ ними! — бормоталъ онъ, опуская голову.

— Уйдетъ! Что вы говорите! Да вы, по праву мужа, по этапу можете ее вытребовать откуда бы то ни было и заставить жить съ собою, — замѣчали ему.

— Да она меня самого выслать можетъ, — бормоталъ онъ. — Связи у нея…