Милый ангел

Я медленно побрела вниз, ведя за ручку Фло. Вечер обещал быть сносным только потому, что миссис Дельвеккио-Шварц доверила мне ангеленка. Когда я привела девочку обратно, время близилось к девяти (Фло не соблюдала традиционный детский режим: она бодрствовала, пока ее мать не ложилась спать. Что сказала бы по этому поводу моя мама?), миссис Дельвеккио-Шварц сидела в темной комнате, а не на балконе, как летом. Перед ней на столе поблескивал Хрустальный Шар, будто вбирая в себя каждую частицу света уличного фонаря, лампочки в коридоре, фар редких автомобилей – какого-нибудь «роллса» с шофером, доставившего клиента в дом 17b или 17d. Увидев мать, Фло замерла и сжала мне руку, ясно давая понять, чтобы я не шевелилась. Мы простояли в полумраке почти полчаса, и все это время исполинская туша не двигалась, приблизив лицо к Шару.

Наконец миссис Дельвеккио-Шварц со вздохом откинулась на спинку кресла и устало отвела волосы со лба. Я мягко повела Фло к столу.

– Спасибо, что присмотрела за ней, принцесса. Мне надо было поглядеть в Шар.

– Можно включить свет?

– Ага, а потом иди сюда.

Когда я вернулась к столу, Фло уже сидела на материнских коленях и печально смотрела на пуговицы ее платья.

– Жаль, что вы больше не кормите ее грудью, – услышала я собственный голос.

– Пришлось, – коротко ответила хозяйка. Она взяла меня за обе руки и приложила их к Шару. Фло восторженно уставилась на них, а потом перевела взгляд на меня, и я прочла в ее глазах… пожалуй, удивление. Точно не знаю. Я стояла, обнимая пальцами Шар, и ждала чего-нибудь. Но не дождалась. Поверхность шара была гладкой и скользкой, вот и все.

– Помни, – подала голос миссис Дельвеккио-Шварц, – помни, что судьба Дома – в этом Шаре. – Она отвела мои руки и соединила их ладонями вместе, сложила пальцы, как у ангелов на картинах. – В Шаре.

Пятница

30 декабря 1960 года

Опять эти проклятые карты! В Новый год я все-таки не работаю. Доктору Алану Смиту придется дежурить весь день, и Энн вызвалась помогать ему. Вот и славно. За два дежурства подряд он вымотается, ему не повредит тихая заводь – рентгенология, где ждет Энн. Наша подчиненная в отпуске, поэтому мы нашли ей временную замену, славную девушку. Я побоялась бы оставлять ее в лаборатории одну, но Энн попросила назначить на дежурство ее, и я пожалела молодую пару, условившись, что после праздников они будут отдыхать два дня подряд.

Воскресенье

1 января 1961 года

(Новый год)

1961 году скоро исполнятся первые сутки, уже стемнело. Я шагнула в следующий год, и, хотя измотана так, что едва могу пошевелиться, мне необходимо описать все события минувшего дня в дневнике, пока они еще свежи в памяти. Я обнаружила, что ведение дневника для меня – своего рода катарсис, избавление от надоедливых, блуждающих по кругу мыслей об одном и том же.

Новогодняя вечеринка поначалу была шумной, как взрыв водородной бомбы, – в доме царил первоклассный гвалт, красотища, как выразилась миссис Дельвеккио-Шварц, обнимая Мерва и густо покраснев. Но она не пила, совсем не пила – разве что капельку, развеять грусть. Помню, она была безмятежно счастлива.

У нас собрался весь Кросс: одни гости забегали на пару минут, другие задерживались надолго и были еще у нас, когда в три часа ночи Тоби помог мне спуститься вниз. События этой ночи я помню обрывочно, словно тумане: прибытие леди Ричард в блондинистом парике на пятидюймовых шпильках и в красном облегающем платье с блестками и разрезом чуть ли не до пояса, обнажающим гладкую, безволосую белую кожу над кружевным верхом тонких черных чулок. Грудь у гостя оказалась самой настоящей, а там, где мужчинам полагается иметь выпуклость, ничего подобного не наблюдалось. Пэппи драматическим шепотом поведала мне, что леди Ричард ездил на операцию в Скандинавию. «Значит, мочевая система у него хуже некуда», – прошептала я в ответ. Бедняга Норм успел одарить меня слюнявым поцелуем, а Мерв, пользуясь положением начальника, напропалую флиртовал с миссис Дельвеккио-Шварц. Это совсем не нравилось Лернеру Чусовичу – как и Клаусу, который смотрел на домовладелицу с неприкрытым вожделением. Джим продемонстрировала мне, что умеет целоваться, и я не возражала, потому что успела пропустить стаканчик, но тут Боб разозлилась, я оттолкнула Джим и все оставшееся время не отходила от Тоби. Наши мелкие размолвки были забыты, а целовался он, если мне не изменяет память, как Дункан, только вот я на поцелуи не отвечала. Тоби – это все-таки Тоби.

В постель я плюхнулась во всем праздничном великолепии, а в восемь утра меня разбудила Марселина, вся жизнь которой подчинялась велениям желудка. Должно быть, Тоби задернул шторы на моем окне – отлично. Пошатываясь, я сварила кофе, приняла дозу дексала, чтобы приглушить тошноту, и побаловала Марселину блюдцем сливок и миской сардин, кривясь от едкого рыбного запаха. Покончив с делами, я снова завалилась в постель, а Марселина тем временем расправлялась с сардинами.