«Сэр,
ваша дочь шлюха. Самая заурядная, вульгарная шлюха, недостойная жизни в нашем мире, а тем более – в мире ином.
Последние восемь месяцев она состоит в незаконной связи с женатым человеком, известным врачом из больницы, где она работает. Она обольстила его, я сам видел, как это было, – в темноте, на Виктория-стрит. Как она завлекала его! Как пускала в ход все свои чары! Как старательно добивалась его внимания и завоевывала привязанность! Она унижала этого человека, низводила его до собственного уровня и радовалась. Но одного мужчины ей мало. Она лесбиянка, известная в кругах грязных извращенок, населяющих тот же дом, где живет она. Врача зовут Дункан Форсайт.
– Гарольд, – только и произнесла я, откладывая письмо, точно оно жгло мне пальцы.
– Значит, в письме чистая правда, – сказал папа.
Я улыбнулась и прикрыла глаза.
– Уже нет. Я рассталась с Дунканом в прошлом сентябре. Можешь мне поверить, я не лесбиянка, хотя среди лесбиянок у меня много знакомых. Они хорошие люди. Гораздо лучше мерзкого старикашки, который нацарапал эти гадости. Когда пришло письмо?
– Вчера, дневной почтой. – Папа хмурился. Он не дурак, ему под силу понять, что мое сегодняшнее состояние не имеет ничего общего с романом четырехмесячной давности. – Значит, случилось что-то еще? – спросил он.
И я рассказала им все, что пережила сегодня. Мама ужаснулась и снова заплакала, а папа… он казался опустошенным. Потрясенным до самого основания. Какие чувства успела пробудить в нем миссис Дельвеккио-Шварц за единственную встречу, если он так горевал о ней? Папа хватал ртом воздух и держался за грудь, пока мама не налила ему щедрую порцию бренди Уилли. Он слегка успокоился, но я все еще медлила, не решаясь сразу признаться, что намерена добиваться опеки над Фло. Возможно, папина реакция на известие о смерти моей хозяйки убедила меня, что он на моей стороне. Увы, я ошиблась.
– Опеки над этим странным ребенком? – повысил он голос. – Харриет, ты этого не сделаешь! Уезжай оттуда немедленно! Лучшее, что ты можешь предпринять, – вернуться домой.
Мне не хотелось спорить, просто не было сил, поэтому я молча встала и ушла, оставив их сидящими за столом.
Бедные мои родители, этот день и для них выдался тяжелым. Их дочь связалась с известным женатым врачом, мало того – в ее доме произошло убийство и самоубийство, а глупая девчонка вдобавок решила взять на себя ответственность за ненормального ребенка, который не говорит, зато пачкает стены пальцами, измазанными в крови. Неудивительно, что родители показались мне совсем чужими людьми.
Вот такой первый день Нового года. Не кошмарный сон, а страшная действительность.
Понедельник
В пять утра я проснулась от кошмара, рывком села в постели, с трудом отдышалась, с ужасом вспоминая, как поднимались воды кровавого озера, как я вставала на цыпочки, как кровь доходила до самых ноздрей, а Гарольд заливался визгливым смехом.
Солнце уже взошло, свет лился в раздвинутые шторы. Я выбралась из постели, накормила Марселину, сварила кофе и присела к столу, твердя, что миссис Дельвеккио-Шварц больше нет. Бывают настолько живые люди, что в их смерть трудно поверить, – кажется, что это невозможно, что это просто ошибка. Не знаю, почему это произошло и как она такое допустила. Ведь она даже не пробовала сопротивляться! В прошлый раз она видела свою смерть в Хрустальном Шаре и не попыталась избежать ее. Какой счастливой она выглядела на вечеринке! Может, опухоль мозга начала мучить ее, и она предпочла умереть от ножа Гарольда.
Скорби я не чувствовала, плакать и горевать не могла. Дел свалилось слишком много. Где Фло? Как она провела ночь – первую в ее жизни ночь за пределами Дома?
Прежде всего следовало позвонить в нашу рентгенологию и сообщить дежурному, что на работу я не приду. Я не стала вдаваться в объяснения, просто извинилась и повесила трубку, в которой еще слышался голос. Пэппи звонить на работу не пришлось: она уволилась из Королевской больницы еще перед сочельником. На горизонте уже маячил призрак Стоктона.