Милый дом

– Да, можно сказать и так. Это мои единственные очки. Или так, или ходить слепой словно крот. Так что, пытаюсь вжиться в этот «потертый шик» до зарплаты.

– Ох, ты уже вжилась. Реально отлично выглядит.

Вечеринка снаружи внезапно стала громче, и глубокий голос Люка Брайана пронесся через стереосистему, оглушая децибелами. Мы с Роумом вскочили с постели, чтобы взглянуть на этот балаган с балкона и понаблюдать за кучкой пьяных студентов, которые танцевали и врезались друг в друга.

Теплое дыхание обдувало мое ухо, и дрожь прокатилась по спине. Роум положил подбородок мне на плечо и не сводил глаз с происходящего внизу, заключив меня в кольцо своих сильных загорелых рук.

– Будет довольно неловко спускаться с твоего балкона в этот мошпит.

Мои глаза расширились, а пульс участился.

– Люди начнут судачить, Роум.

Парень начал осыпать поцелуями мою обнаженную лопатку. Я заметила, что он постоянно прикасался ко мне тем или иным способом.

– Пускай. Мне все равно.

– Но мне нет. Не хотелось бы, чтобы окружающие считали меня еще одной из твоих шлюшек. Я не такая.

Его руки напряглись от явного гнева.

– Никто, черт возьми, не посмеет так подумать. Я позабочусь об этом.

– Позаботишься?

Парень обнял меня за талию, притягивая к своей груди. Его рот прижался к моему уху.

– Не принимай себя за кого-то другого, Мол. Ты гораздо, гораздо больше. Я с удовольствием докажу это любому, кто будет думать иначе.

– Почему я больше? Я не понимаю.

– Потому что ты такая есть. Каким-то образом ты даришь мне покой в моем совершенно испорченном мире. Кроме тебя, никто меня не понимал. Вот так все просто.

Взрыв чистого счастья ударил прямо в сердце. Я повернулась к Ромео, и мой нос скользнул по его щеке.

– Ты… ты можешь остаться здесь, если хочешь. Но… только чтобы поспать и не отвечать на расспросы.

Ромео, простонав, начал покусывать мою шею.

– Черт, я хочу этого, Мол, наверное, даже слишком.

Схватив меня за руку, Роум повел меня в мою комнату. Я задернула фиолетовые шторы и нервно двинулась к кровати. Ромео скрестил руки на талии, чтобы стянуть майку через голову, и обнажил татуировку большой черной буквы «А» на левой грудной мышце. Я узнала эмблему футбольной команды Алабамы. Между моих ног полыхало, и я заерзала на матрасе, восхищаясь его бронзовой кожей и рельефными мускулами. Вторым рисунком на его теле стала надпись красивым каллиграфическим почерком, бегущая по ребрам с правой стороны. Слишком сложная, чтобы ее можно было прочитать на расстоянии.

Мое дыхание стало поверхностным, когда его руки расстегнули верхнюю пуговицу низких джинсов, делая акцент на его твердом прессе и четко очерченной V-образной мышце. Тяжелая ткань упала на пол, и Роум подошел ко мне в одних только черных боксерах, боксерах, которые подчеркивали его мощные мускулистые бедра и явную взволнованность парня нашей возникшей близостью. Третья татуировка украшала его бедро практически в том же месте, где была и моя. Размашистый шрифт гласил: «Однажды». Любопытство во мне взыграло.

Ромео подошел к кровати и откинул сиреневый плед. Я сжала бедра от явной потребности, охватившей мое тело. Стоило ему оказаться в постели, его запах ударил по мне, словно тонна кирпичей: чувственный, свежий и горячий как ад. Я лежала на спине, уставившись в потолок, не зная, как поступить. Ромео обнял меня за талию и дернул назад. Там, где он ко мне прижимался, моя кожа горела, а когда его бедра медленно толкнулись в мою попку, я громко простонала.

Подобравшись, Роум прижался подбородком к местечку под моим ухом.

– Нам нужно попытаться уснуть, иначе все выйдет из-под контроля. Я еле сдерживаюсь.

– Х-хорошо, – ответила я, заикаясь, и положила свои очки на прикроватную тумбочку.

– Спокойной ночи, Шекспир, – пробормотал он, скользя ладонью по моему животу.

– Спокойной ночи, Ромео.

Он фыркнул в мои густые волосы, отчего прядь спала на мою грудь.

– Мне даже нравится, как звучит это имя на твоих губах. Никогда не думал, что такое случится. Полагаю, дело в английском акценте. Звучит вполне благородно, как и задумывал Шекспир. Никто и никогда не называет меня Ромео. Я не позволял. Но, как ни странно, мне нравится, когда это делаешь ты.

Я попыталась повернуться, но его руки удерживали меня подобно тискам. Тогда я взволнованно прижала наши сплетенные руки к губам и зачитала:

– Что в имени? То, что зовем мы розой, —
И под другим названьем сохраняло б
Свой сладкий запах! Так, когда Ромео
Не звался бы Ромео, он хранил бы
Все милые достоинства свои
Без имени[2].

Ромео резко выдохнул через губы; его бедра толкнулись к местечку между моих ног.

– Не надо… пожалуйста…

– Почему ты не позволяешь так себя называть? – осторожно спросила я, сопротивляясь его движениям.

– Долгая история.

– У нас много времени.

– Не сейчас, – с решимостью в голосе ответил он и сжал ладони, снова качнув бедрами и коснувшись языком моей кожи.