Милый друг Ариэль

Тут она встала и потащила меня в другой конец коридора, в комнату отца, сосланного на третий этаж, чтоб не путался под ногами. За двое суток, пользуясь кредитом, который открыл ей Сендстер, она успела нанять мастеров, которые отциклевали и покрыли лаком паркет, сменить шторы и купить новый матрас на кровать. Дармону были пожертвованы два наших последних кашемировых одеяла. В ванной комнате источали изысканный травяной аромат кусочки мыла Roger и Gallet; кроме того, мать обновила запас полотенец и банных рукавичек. Две кроватки, стоявшие в смежной детской, были отправлены на чердак. На их месте красовался прелестный ампирный письменный стол с книжным шкафчиком наверху, а рядом маленькое канапе той же эпохи, конфискованное в гостиной.

— Все равно внизу вся обстановка — сплошной XVIII век, и этот стол с канапе нарушали единство стиля… А здесь твой Дармон будет чувствовать себя как в королевских апартаментах.

Я было заикнулась, что она слишком усердствует, но мать меня не слышала. Она упивалась мечтами и даже обняла меня от полноты чувств:

— Похоже, у этого министра акульи зубы. Ну так вот, ему не помешал бы и акулий плавник, иначе он от меня целеньким не уйдет.

Затем она покинула меня и отправилась заниматься «всем, что на нее свалили, как обычно!». Я вернулась в ее комнату, села в глубокое кресло возле кровати и задремала, а тем временем солнце за старым тисом, еще более древним, чем дом, клонясь к земле, расцвечивало веселыми розовыми сполохами обивку «жуи»[15] с ее бесцветными пеликанами; я вспомнила, что, когда совсем маленькой девочкой глядела на их беспорядочный взлет, спальня матери казалась мне длинным пляжем…

И он действительно прибыл. Машина префектуры доставила его в Пор-Блан, там он сел на катер и высадился на остров, совсем один. Я ждала его на причале. Очень высокий, с очень черными и очень длинными волосами, он выглядел скорее Великим Инквизитором, нежели добрым доктором. Но, главное, он был некрасив, вернее сказать, почти безобразен. Как мог он быть бретонцем — с такой внешностью? Он походил на Носферату[16] — кожа да кости. И еще нос во все лицо. Для полного сходства ему не хватало только загнутого кверху подбородка. Но при всем том, стоило отвести от него взгляд и прислушаться к голосу, как вы мгновенно подпадали под его обаяние. Этот мягкий, вкрадчивый голос придавал каждой фразе аромат доверительности. Наверное, развратные прелаты Старого режима практиковали такой же элегантный полушепот. В темноте он наверняка мог околдовать вас. В общем, предстоящая партия обещала быть сложной. Он поцеловал мне руку, я вручила два его чемодана островному таксисту, а сами мы отправились в центр острова пешком. Этот человек, бывший врач и бывший депутат, прекрасно умел задавать точные и нужные вопросы. Не успели мы дойти до конца порта, как он уже был посвящен в мою личную жизнь и прицепился к двусмысленной фразе, в которой я признавалась, что недавно бросила своего теперешнего мужа.

— Так сколько же мужей у вас было?

Я ответила самым что ни на есть светским тоном, в духе Катрин Денев, так, словно вела диалог, одновременно думая о другом:

— Вы хотите сказать, считая моего собственного?

Он расхохотался, взял мою руку и сжал ее в своей, продержав на несколько секунд дольше, чем это было необходимо, чтобы выразить свое одобрение:

— Я чувствую, мы с вами сойдемся. Терпеть не могу кривляк и недотрог. А вы, милуша, не похожи ни на первых, ни на вторых.

С самого начала нашей беседы я ждала момента, когда смогу вежливо, но однозначно разъяснить этому господину, что он мне не командир и никогда им не будет. Вот тут-то я и огорошила его:

— Будьте любезны, приберегите «милушу» для кого-нибудь другого. И запомните: у меня сильно развито чувство смешного.

Полагаю, что, когда ежедневно беседуешь с Франсуа Миттераном и чиновниками из администрации президента, быстро привыкаешь хранить на лице улыбку, что бы ни пришлось услышать. Во всяком случае, Дармон хорошо держал удар:

— Гарри Сендстер предупредил меня, что вы любите изображать ангелочка, но, спускаясь на землю, никогда не прозеваете свою добычу.

— Нехорошо с его стороны так злословить о друзьях.

— Ну зачем же лишать себя такого большого удовольствия!

Эта последняя сентенция окончательно покорила меня, он тотчас же снова воспользовался этим, чтобы сжать мою руку, и мы как ни в чем не бывало продолжили нашу прогулку. Солнце сверкало вовсю, но утром прошел дождь, и весь окружающий пейзаж, вплоть до самых тонких былинок, блестел, как свежевымытый. Отсутствие автомобилей, относительная тишина, извилистые тропинки под сенью старых деревьев, строения былых веков с монументальными воротами, а рядом с ними, по контрасту, низенькие белые домики, обсевшие берег, как чайки, — все напоминало о безмятежном прошлом, не знающем противостояний и жестокостей, о прошлом в блеклых зелено-голубых тонах, где настоящему нет места. Дармон, как и все другие, ощутил очарование этих мест, но на свой лад — со свойственной ему интуицией и цинизмом.