Милый друг Ариэль

Близость Консьержери, видимо, настолько повлияла на моего метрдотеля, что столовая производила сильное впечатление: она еще с порога выглядела как похоронная часовня. Стол был похож на алтарь, ужинали мы при свечах — их было десятка два, и они освещали всю комнату. От них струился аромат не то ванили, не то ладана. В камине уютно потрескивал огонь. В общем, все это напоминало фоторазворот в журнале «Вог Декорасьон». Мы с Фабрисом сидели, по французской традиции, в середине стола, друг против друга; справа от меня находился Дармон, справа от Фабриса — Герье. Мои родители занимали места по английской традиции каждый в конце стола; справа от матери расположился Гарри, справа от отца — Элиза де Сейрен. Ну а гости помоложе и посексуальнее служили связкой между свадебными генералами. На настоящих парижских ужинах каждому мужчине надлежит беседовать со своей соседкой то справа, то слева — иными словами, вежливо скучать и слово за слово постепенно приближаться к десерту. Здесь ничего такого и в помине не было. Слегка переутомленные истекшим годом и сильно подогретые моим долгим аперитивом, гости быстро забыли о хороших манерах и завязали живой, в высшей степени непринужденный общий разговор. Даже Герьерша, обычно ускользавшая от вопросов, как угорь, только бы не сказать о себе лишнего, пустилась на откровения и во всеуслышанье объявила, что ее ужасно волнует Силиконовая долина, а в доказательство прижала руку к груди. Да и остальные гости в подпитии шумели и перекрикивали друг друга. Исключение составлял один лишь Поль — поистине оазис безмолвия среди нашего гомона. Неужели ему уже виделся на светлом небосклоне закат его блестящей карьеры? Во всяком случае, он страшно нервничал и цеплялся к Александру. Решив излить свое мрачное настроение в праведном гневе, он принялся называть фамилии министров, словно уже составлял проскрипционные списки: Кьежман, Ланг, Дюма, Русселе… В конце концов Александр поинтересовался, к кому он причисляет себя самого — к победителям или побежденным? Поль явно ожидал, что к нему отнесутся с большим сочувствием. Видимо, он надеялся, что его выслушают с бережным вниманием, как человека, перечисляющего симптомы своего рака. Сидя на светском ужине в Париже, он грезил наяву. Когда он объявил, что скажет следователю всю правду и ничего, кроме правды, Герье разразилась хохотом:

— Попробуйте сделать обратное, часто это дает гораздо лучшие результаты. У лжи быстрые ноги, она успевает обогнуть всю землю еще до того, как ее нагонит правда.

Поль позеленел: над ним насмехаются! Мне показалось, что он сейчас встанет и уйдет. Но тут сидели Гарри, Александр и издатель, и он сдержал свои эмоции до конца ужина, хотя больше не произнес ни слова. Когда все вернулись в гостиную, он взял Клеманс под руку, и они удалились.

Я не придала этому значения. И напрасно. Адская машина уже была запущена, а мы вступали в бой с разрозненными силами.

Глава XII

Но, пока суд да дело, праздник продолжался. Клеманс уговорила меня слетать на «Конкорде» в Нью-Йорк — за покупками. Вернувшись оттуда, я уехала на уикенд в Лугано с Александром. Архитектор из ваннского департамента архитектурных памятников переделал деревянную лестницу Кергантелека в каменную. Я устроила себе каникулы на Сейшелах в компании своего тренера по гимнастике. Моя мать создала еще два акционерных общества в Лозанне. Так все и шло. В течение полутора лет мое существование во всем уподоблялось беззаботной жизни миллионеров. Один только Гарри поддерживал меня в боевой форме. Александр медлил с разрешением на выпуск новых медикаментов, и «Пуату» охотно прибегла бы снова к моей помощи. Излишне объяснять, что об этом и речи быть не могло: мне хватило бы моих денег на тысячу лет вперед, но на тысячу лет сладкой жизни, а не работы. И, когда я посылала Гарри подальше, он мрачнел как туча. Обычно он обрушивал свой гнев на Александра. Почему? Потому что тот желал, чтобы «Пуату» жертвовала деньги новой Опере на площади Бастилии, которую любил посещать. Его каприз приводил Гарри в ярость:

— Кому, к дьяволу, нужен этот идиотский балаган, эти картонные декорации, эти пузатые гении тенора с их итальянскими завываниями! У Оперы, видите ли, средств не хватает! Ну так пусть плачется на бедность педикам и старым козам, которым по вкусу весь этот китч. Ведь платят же богачи в ресторанах, и платят щедро. Почему бы им не подкинуть деньжат и Опере?!