Милый друг Натаниэл П.

Может, он немножко женофоб, иногда спрашивал себя Нейт. На протяжении многих лет самые разные женщины жаловались на то, что едва ли не все его любимые писатели – не только мертвые и белые, но еще и мужчины. И хотя в голосе указывавших на сей факт часто звучали нотки злорадного прокурорского ликования, сам Нейт давал этому другое объяснение. Женщины гораздо чаще, чем мужчины, сталкиваются с препятствиями на пути к образованию и отсутствием возможностей реализовать себя. Они просто не написали так много, как мужчины.

Чего он не говорил – зачем подбрасывать обвинителям лишний повод? – так это того, что из всех литературных жанров и направлений всегда предпочитал те, что считаются по своей природе мужскими.

Писатели, оказавшие на него сильнейшее впечатление, отнюдь не черпали вдохновение в личных обидах и недовольствах. (Они вряд ли могли писать стишки под названием «Мамочка».) Конечно, это не было адекватной оценкой писаний всех или даже большинства женщин. Но факт оставался фактом: когда он читал что-то, чем восхищался и что было написано сейчас, в настоящем – беллетристика или нон-фикшн, значения не имело, – вероятность того, что это написал мужчина, составляла примерно восемьдесят процентов.

Нейт считал, что женщины так же сообразительны и умны, как и мужчины, и так же могут рассчитать, через какое время поезд А встретится с поездом В, если они движутся навстречу друг другу со средней скоростью С. Они так же, как и мужчины, способны к рациональному мышлению, но только оно, похоже, не очень-то их интересует. Они с готовностью воспользуются рациональным аргументом для защиты того, во что верят, но вряд ли примут его, если он противоречит их предпочтениям или, что еще хуже, интуиции; если он подрывает их драгоценное мнение или принижает самооценку. Множество раз, когда ему приходилось спорить с женщиной, стороны подходили к точке, когда становилось ясно: никакой аргумент на мнение противной стороны уже не повлияет. Ее позиция основывалась на том, что она «так чувствует», и, как следствие, сдвинуть ее не представлялось возможным.

Даже интеллектуальные женщины в первую очередь, похоже, интересовались адвокатурой, ставя свой интеллект на службу феминизму, окружающей среде, благополучию детей или интерпретации собственного опыта. Взять ту же Аурит. Очень умная женщина, одна из самых. Проницательная, оригинальная, нисколько, в отличие от определенного типа представительниц своего пола, не страдает интеллектуальной робостью и без всякого смущения бросает вызов устоявшимся представлениям. Но выбранные ею темы – сионизм, иудаизм, патриархат – уходят корнями в ее собственную жизнь. Всякий раз, когда она пыталась писать на отвлеченную тему, результат получался удручающий. Ее не интересовали международные отношения или ближневосточная политика; ее интересовала жизнь в сумасшедшей, раздираемой конфликтами еврейской семье, функционирующей наподобие двухголового чудища, где постоянно сталкиваются друг с другом либеральный социализм и примитивный трайбализм[36]. Другими словами, ее интересовала только сама Аурит. Что ж, прекрасно. Но только это уже другое.

Конечно, если бы Аурит указали на это, она пришла бы в ярость. А то, что выводило ее из себя, обычно просто отвергалось – именно по этой причине. Ей не нравилось даже то, что Нейт касается вещей, находящихся за границей ее кругозора. Когда он заговаривал о философах, которых Аурит не читала – то есть едва ли не всех, – она мрачнела, поджимала губы, а на виске у нее начинала пульсировать жилка, как будто Нейт не цитировал Ницше, а, вынув из штанов член, охаживал ее оным. Даже Джейсон – а в человеческом плане он проигрывал Аурит по всем статьям – был намного справедливее в интеллектуальном смысле.

И это блестящая Аурит! Если уж говорить начистоту, Нейт считал, что женщины в целом менее способны к бесстрастной эстетической оценке литературы или искусства: они более склонны основывать суждения на некоем месседже произведения, независимо от того, одобряют его сами или осуждают.

К этому моменту кофейник выглядел уже достаточно прозрачным.

Нейт отставил его в сторону и осмотрел саму кофеварку, обратив первостепенное внимание на приставшую к ней спекшуюся гущу. Он перевернул легкий пластмассовый аппарат вверх дном, и отделения раскрылись, створки закачались на пластмассовых шарнирах. Машинка попыталась выскользнуть из рук, но Нейт успел, быстро согнувшись, поймать ее и прижать к животу. Потом он поставил кофеварку в раковину и принялся драить ее мягкой губкой.

Закончив, Нейт оставил кофеварку сохнуть рядом с кувшином, а сам отправился в спальню, стягивая на ходу сырую футболку. Скудные лучи предвечернего солнца безуспешно старались пробиться сквозь плотные облака. Запотевшие стекла усиливали ощущение герметичной закупоренности.