Милый друг, товарищ покойника

Я осмотрелся. Сел на диван. Посмотрел на детскую кроватку, купленную "на вырост", на маленький, занимающий наверно только треть кроватки, сверток с ребенком, которого зовут Миша. Ребенок спал. И я на какое-то мгновение ощутил в душе мир и успокоенность, будто я находился дома и все у меня было в порядке, все у меня было так же, как у миллионов других людей - и ребенок этот был мой, и телевизор "Электрон", занимающий целый угол возле балконной двери, и хрустальные вазы в немецком серванте, и непрочитанный трехтомник про трех мушкетеров, и такая же непрочитанная, но красиво изданная двухмиллионным тиражом "советская библия" - двухтомник Пушкина. Но мгновение это прошло и я уже снова сидел в чужой, незнакомой мне квартире и смотрел на стоящий на телевизоре будильник. До восьми оставалось еще час пятьдесят. Интересно, Лена уже начала готовить ужин? Она обещала сегодня картошку-фри. Жизнь не очень-то разнообразна когда-то, лет двенадцать назад, у меня уже была подружка, любившая меня кормить картошкой-фри. Но это было так давно, что и лица этой подружки я не помнил.

Я встал с дивана, прошелся по комнате. Заметил на полированной поверхности телевизора слой пыли, не очень толстый, но достаточный для того, чтобы на нем рисовать пальцем. И я вывел круглыми буквами возле тикающего будильника: "Добрый вечер". Прошелся на кухню, нашел на полке над плитой пачку индийского чая и поставил чайник на огонь.

Подумал, что "освоение" чужой квартиры должно начинаться с кухни. И действительно, на кухне я себя чувствовал лучше. Может потому, что уже сидел здесь однажды, когда пришел отдавать доллары? И сейчас я сел на то же самое место, справа от окна. Чайник зашипел и этот домашний звук приятно вплелся в тишину, обуютив и смягчив ее. А за окном безветренный декабрьский вечер слушал звонкое тарахтенье трамваев. В темноте были рассыпаны желтые огоньки и один из них - ближний уличный фонарь - освещал голые деревья и белые "жигули", стоящие под домом.

Крепкий чай ускорил течение времени и когда я вернулся в комнату, будильник показывал без пятнадцати семь. Я заглянул в кроватку - ребенок еще спал.

Около семи я взял на кухне бутылочку с соской и снова наклонился над ребенком, но его глаза все еще были закрыты. Он крепко спал и я усмехнулся, вспомнив, как Марина, уходя, сравнила детей с собакой Павлова.

Сам я уже проголодался и, вернувшись на кухню, чтобы поставить бутылочку с соской на ее теплое место на батарее, полез в холодильник. Нашел там все для перекуса: масло, сыр, колбасу, но ничего приготовленного не было. Марина, должно быть, для себя готовила не часто. Подогрев чайник и сделав себе два бутерброда, я снова уселся на свое место справа от окна. Зазвонил телефон и я вышел в коридор. Поднял трубку.

- Алло, алло... - говорил я, но в ответ слышалось только чье-то дыхание.

Я положил трубку и вернулся за стол. Наверно тот, кто звонил, решил, что не туда попал, услышав мой голос.

И я продолжил свое чаепитие, так замечательно и незаметно убивающее время.

Прошло еще полчаса и я снова наклонился над ребенком, сжимая в руке теплую бутылочку с какой-то молочной смесью. Но ребенок все еще спал и я не решился его будить. Вместо этого я позвонил себе домой и спросил Лену: что делать?

- Главное - не психуй! - сказала она. - Просто сейчас ему больше хочется спать, чем есть. Когда ему по-настоящему захочется есть - ты услышишь. Кстати, картошку я уже почистила.

- Через полчаса она должна прийти и я сразу домой!

И снова наступила тишина.

Течение времени замедлилось и я почувствовал раздражение. Кажется, именно тишина меня и раздражала. Она была здесь хозяйкой и то, что я ее не нарушал, лишь доказывало мое послушание. Хотя все было так хорошо замаскировано под "покой", под боязнь потревожить сон ребенка, который давно уже должен бы проголодаться и вопить резким кошачьим голоском. Но он молчит, словно тоже подчиняется этой тишине. И я снова наклоняюсь над ним, дотрагиваюсь пальцами до теплой чуть влажноватой щечки. Но он спит. И я всматриваюсь в его миниатюрное личико, на котором еще нет никаких черт и линий. На кого он будет похож? На кого он похож сейчас? В таком возрасте дети, кажется, похожи только друг на друга... Но я вдруг начинаю искать взглядом по комнате фотографию Кости, я хочу спокойно рассмотреть его лицо и попробовать сравнить его с лицом ребенка. Где-то здесь должна быть фотография с траурной черной полоской, отрезающей один из нижних уголков. Место для печати смерти. Но я смотрю и не вижу нигде этой фотографии. Вообще нет нигде никаких фотографий, даже на книжной полочке серванта стоят только книги... Может, она убрала фотографии, чтобы отвлечься от прошлого? Но в спальне, на прикроватной тумбочке у нее наверняка стоит или лежит его фото.