Милый друг, товарищ покойника

Я протянул ему приготовленные заранее доллары. Он быстро пересчитал, подсвечивая себе фонариком. Потом он наклонился и перевернул лежавшее тело на спину. Из груди парня торчала рукоятка охотничьего ножа.

Ваня вытащил из кармана своей зеленой куртки тряпку, обкрутил ею нож между рукояткой и телом. Потом вытащил нож из груди, одновременно и вытирая лезвие этой тряпкой, и останавливая кровь, идущую из раны. Спрятав нож, он расстегнул на Косте кожанку и, распахнув ее, вытащил заткнутый за пояс джинсов пистолет с глушителем.

— О! — вырвалось у него. — Это дело!

Он спрятал пистолет.

Облегченно вздохнул.

— Видишь, с нуля приходится начинать! — сказал спокойным, почти дружелюбным тоном, глядя на лежащее у ног тело. — Ладно, остальное твое!

Его шаги смешались с топотом крупных капель вновь усилившегося дождя.

В мертвом дворе теперь остались только мы с Костей.

Уже промокший насквозь, я стоял над ним, стоял и долго не мог сдвинуться с места.

Наконец оцепенение отпустило меня и, сам не понимая, почему я это делаю, я опустился на корточки, проверил карманы его куртки и не глядя переложил все найденное там в свои карманы.

Прийдя домой, я сбросил с себя всю мокрую одежду на пол в коридоре и забрался в горячую ванну.

Очень хотелось отмыться от всего, от прошлого, от всей этой истории, только-только окончившейся. Но сил не было. Вернулось состояние опьянения или начинался грипп. Болела голова.

Мне едва хватило сил вытереться и дойти до кровати.

19

Проснулся я около полудня. Тяжесть в голове заставила снова подумать о гриппе. Но лоб был холодный, слишком холодный.

С трудом я встал, одел спортивный костюм.

В коридоре на полу увидел свою мокрую одежду, до сих пор мокрую и грязную. Рядом на коричневом линолеуме — подсохшие следы ботинок и такая же подсохшая лужица возле куртки.

Я пустил в ванну горячую воду и бросил туда все, что было на мне вчера: носки, свитр, джинсы. Куртку тоже, но перед этим отнес ее на кухню и выложил на стол все из карманов. Высыпал в ванну полпачки стирального порошка и вернулся на кухню.

Там, сначала в ожидании кипения чайника, а потом уже с чашкой крепкого чая я рассматривал все то, что мне не принадлежало — бумажник с пятьюдесятью долларами, пачкой купонов и фотографией жены с малюсеньким ребенком на руках — на фото у его жены, большеглазой брюнетки с короткой стрижкой, был такой уставший, болезненный вид, будто она только что родила. Там же, в бумажнике, лежало вдвое сложенное письмо: Киев, пр. Победы 22 кв.25 Шустенко Константину. На письме — штамп Москвы и неразборчивая подпись вместо обратного адреса. Читать чужое письмо мне не хотелось. Я отложил его в сторону. Пролистал записную книжку и тоже отложил ее к письму.

Значит его действительно звали Костей?! Ну и что? Ничего это не меняет.

В комнате зазвонил телефон и тут же, словно этот же звон эхом отозвался в голове.

Я поднял трубку.

— Ну наконец! Привет! — ворвался в мое ухо радостный голос Лены-Вики. — Куда ты пропал? Я тебе уже несколько дней звоню!

— Уезжал, — соврал я.

— Хочешь, чтобы я приехала?

— Хочу, но я больной, простудился…

— Ничего, зараза к заразе не пристает. Через часик буду!

Я вернулся на кухню, положил костины бумаги в кулек и сунул его в кухонный пенал.

Лена приехала раньше, чем обещала.

— Смотри, а вдруг это грипп? — предупредил ее я.

Она пыталась лечить меня любовью, но в результате действительно заразилась и мы вдвоем лежали и «умирали» на разложенном диване, по очереди кашляя и меряя температуру. Правда вдвоем болеть было легче. Лена успевала не только болеть, но и готовить еду, поить себя и меня чаем с медом.

Проболели мы почти неделю и дело пошло на поправку.

— Мои, наверно, все морги уже обзвонили! — предположила она однажды вечером.

— Так позвони им, скажи, что живая!

Лена нехотя набрала номер. Сказала действительно только: «Привет, я живая. Пока!». И положила трубку.

Потом вызвалась сходить в гастроном — все съедобное в доме было уже съедено.

Ужинали мы почти в полночь. С мясом и вином. После вина я потянулся к ней, но она, ответив на поцелуй, встряхнула меня и словно поставила на место.

— У меня начались выходные! — сказала она и я все понял.

Спали мы снова вместе, обмениваясь теплом.

За окном дул сильный ветер. Иногда дрожали оконные стекла. Мне снилась метель.

Скоро ведь выпадет снег и при таком ветре он будет больно бить в лицо.

Я спал некрепко, и мысли, сотканные из ностальгии и романтики, ласкали мозг, давая ему богатую пищу для сновидений.

20

Наступил первый ноябрьский вторник.

— Поболели и хватит! — сказала после завтрака Лена.

Она оделась, собрала свои вещи в маленький кожаный рюкзачок и, бросив на ходу: «Скоро позвоню!», вышла из квартиры. На лестничной клетке она обернулась, улыбнулась и чмокнула тонкими губками то небольшое расстояние, разделявшее нас.

Я опять остался один. Простуда прошла, Лена уехала.

Начиналась зима.

Уже пару раз выпадал первый пробный снег. Выпадал и таял.

А я смотрел в окно и чувствовал, что выпал из времени. Надо было догнать это время. Но как?