Милый друг Змей Горыныч. Сборник литературно-философских эссе

Светлое, грустное стихотворение Сергея Орлова, безусловно, перекликается с эпитафией древнегреческого поэта Тимофея Милетского: «Греция вся — мавзолей Еврипиду!», но его незвонкая вселенскость все же ближе православному, русскому, а не эллинскому сознанию…

* * *

В золотой Александро-Невской лавре, где покоятся останки великих русских художников, есть и теплая могила митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна. Над ней, обрамленные хрупким стеклом, светятся памятные духовные стихи:

Правило веры и благочестия,
Воздержания добрый наставниче,
Православного отечества ревнителю,
Защитителю народа русскаго,
Богомудре святителю Иоанне,
Моли Христа Бога
Помиловатися душам нашим…

Оттого и не замерзает эта могила даже в суровую петербургскую зиму, что согревается она теплом любви усопшего святителя и пришедших поклониться ему. И памятные стихи, начертанные на листке бумаги, предназначены не для морозного мрамора, но для домашнего молитвенного чтения. Они созвучны благостному акафисту, который, по сути, и является настоящей живой эпитафией святым.

Будущее принадлежит христианству Достоевского, пишет Освальд Шпенглер, тем самым верно определяя главное в православии — указать единственно возможный путь к спасению. Когда апокалиптический огонь сожжет пышные монументы прошлого, то только чудесная лествица, осиянная Иисусом Христом, поможет любящим сердцам достичь вечного блаженства.

* * *

Легенда о двух учениках Капниста О поэтическом переводе

I

Однажды патриарх русской поэзии Василий Капнист призвал к себе двух своих учеников и сказал: «Стать настоящим поэтом и прославиться может только тот, кто переложит хорошим русским слогом какую-нибудь древнюю эпическую песнь». Затем внимательно посмотрел на юношей, раздумывая, кому какое дать поручение. Лицо одного ученика некогда так изуродовала оспа, что лишила его правого глаза. Это напомнило Капнисту великого слепца — древнегреческого поэта Гомера, и патриарх благословил Николая Гнедича на перевод знаменитой «Илиады». Лицо другого ученика отличала болезненная нервозность: дожидаясь решения, он то и дело потряхивал кудрявыми волосами. В его глазах поблескивал сумасшедший огонек. «Пожалуй, этому более подойдет творение Тасса», — подумал Капнист и поручил Константину Батюшкову переводить рыцарскую поэму «Освобождение Иерусалима» итальянского поэта Торквато Тассо. Молодые люди покинули учителя, вдохновленные величественным заданием, которое сулило им славу и бессмертие.

Трудолюбивый Николай Гнедич, не мешкая, приступил к занятиям. Он отрекся от семейного счастья и прочих удовольствий, решив целиком посвятить жизнь переложению величайшей песни древней Эллады. «Я прощаюсь с миром, — исповедался он Батюшкову. — Гомер им для меня будет». Спустя двадцать лет он вышел из добровольного заточения и представил просвещенной публике свой фундаментальный труд. Его перевод «Илиады» произвел на современников сильное впечатление. Ученые знатоки восторгались точностью, силой и образностью языка. Александр Пушкин приветствовал победителя:

С Гомером долго ты беседовал один,
Тебя мы долго ожидали,
И светел ты сошел с таинственных вершин,
И вынес нам свои скрижали.

Казалось, Николай Гнедич достиг желаемого итога и может купаться в лучах славы. Но вот беда: непрестанно работая над «Илиадой», он подорвал здоровье, и теперь ему было не под силу составить даже скромные комментарии к переводу, на чем справедливо настаивали ученые знатоки. В горьком одиночестве он встретил смерть, прошептав напоследок стихи: «Печален мой жребий, удел мой жесток!»

Иная, на первый взгляд, судьба ожидала Константина Батюшкова. Поначалу он с жаром принялся за перевод певучих итальянских октав. Однако со временем все более и более охладевал к изнурительной переводческой работе, как это нередко бывает со впечатлительными, легко возбудимыми людьми. «Ты мне твердишь о Тассе или Тазе, как будто я сотворен по образу и подобию Божьему затем, чтоб переводить Тасса, — жаловался он Гнедичу. — Какая слава, какая польза от этого? Никакой. Только время потерянное, золотое время для сна и лени».