Милый Эп

— Тогда пиши:

Скажи-ка, разлюбезный друг,
Как ты проводишь свой досуг?

— Прекрасно, Вовка! — под веселый шумок воскликнул Забор.

Он еще не записал, а уже поднялась Садовкина.

— А вот интересно, кто в жизни важнее: мальчишки или девчонки? — спросила она.

— Мальчишки! - заорали пацаны.

— Девчонки! — завопил прекрасный пол.

— Споры потом! — пресек Васька. — Потом наспоримся до хрипоты! Так, записываю…

Довольный Авга шепнул мне:

— Один мой вопросик склюнули!

— Пусть клюют, лишь бы аппетит был! А ты говорил — молчок! Это как бы нам молчать не пришлось!

— А теперь всё, мы больше не подсадные утки, а вольные селезни! Можно самим подумать!

— Ну, думай.

Вовка Еловый опять вскочил.

— У меня еще!

— Прорвало поэта! — заметил кто-то из девчонок.

Вовка засек, кто это сказал, простер в ее сторону руку и продекламировал:

Скажи-ка, друг мой разлюбезный,
Полезный ты иль бесполезный?

— О, пойдет! — похвалил Забор.

И тут же ввернул вопрос Мишка Зеф:

— А ты бы учился, если бы тебя не заставляли?

— Блеск! — отреагировал комсорг.

— И наконец, последнее. Уж дайте высказаться, и клянусь — больше ни звука! — взмолился Еловый. —

Друг разлюбезнейший, скажи,
Ты часто утопал во лжи?

— О'кэй! — приветствовал Васька.

Справа подняла руку Лена Гриц.

— Можно мне? — И, спохватившись, что не на уроке, встала, ощупывая пылающие щеки. — Раз договорились— от души, то от души. Только не смейтесь, а то я разревусь… Сейчас… Было ли тебе так трудно, что хотелось умереть?

Вопрос, видно, стоил ей мучительной борьбы, потому что она еле-еле договорила его, губы задрожали и глаза заблестели. Напряженно улыбаясь, девочка нерешительно оглядела нас, как бы проверяя, не смеется ли кто, но стояла тишина, которая вдруг подействовала на Лену сильнее, чем, может быть, чей-то бы смешок, она порывисто села, ткнулась в локоть лицом и расплакалась. Подружка обняла ее, утешая.

Среди общего веселья это было так неожиданно и странно, что Васька растерялся.

— М-мда… Кха… Ну что ж, толковый психологический вопрос! — бодро заключил он, мимикой торопя нас что-нибудь быстрее говорить, чтобы отвлечь внимание от Лены.

Но и мы сбились с толку, и неизвестно, сколько бы продлилась эта заминка, если бы не нашелся Авга. Он не вышагнул, а вылетел в проход, запнувшись о ножку стола, и выпалил:

— А кто хочет в деревню?.. Жить! Навсегда!.. Мясо выращивать! Хлеб пасти! — Тут уж, несмотря на неловкость, все прыснули. — То есть, конечно, хлеб выращивать и мясо пасти! То есть скот, понятно! — Не знаю, нарочно Шулин заплел язык, чтобы разрядить обстановку, или от волнения, но класс оживился опять. — А что? Едят все, а еду делать некому!

— А сам-то почему сбежал? — крикнул Зеф.

— А чтобы вас агитировать! — ловко ответил Авга.

— Без дискуссий! — призвал Забор. — Садись, Август!.. А вопрос, между прочим, что надо — социологический! И очень кстати, потому что еще вилами по воде писано, кто кем будет и кого куда занесет. Браво, Шулин!

Вот тут-то и разгорелись страсти. Класс закружило, подхватило и понесло… Васька едва успевал фиксировать. Он, молодец, не расхолаживал людей, не укорял, что мол, такой то вопрос мелкий, а этот нечеткий, а вот вообще уже был — он писал все подряд.

Потом разберемся. Как говорится, куй железо, пока трамваи ходят! Я уже не опасался за судьбу анкеты, а лишь сдержанно восторгался, что народ пошел за нашей идеей…

— Good day, my friends! — раздалось внезапно от двери. Там стояла пожилая грузная женщина, с устало-добрым лицом в очках. — Sorry for being late, but you know, better late than never, as both english and russian people say. We have jet ten minutes. I think it would be enough for begining!.. My name is Amaliya Viktorovna[8].

Мы опешенно встали.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Тень креста не долетала до земли — он был слишком ажурен для нее. Но в небе крест смотрелся хорошо. Высокий, размашистый, с лучистым солнцем в скрещении стойки и поперечины, он, казалось, держал на весу всю церквушку. Раньше я думал, что в это арматурное солнце вправлена огромная линза, которая может испепелить, попадись в ее фокус, и даже боялся глянуть сквозь нее на солнце настоящее, но как-то глянул и — и еще одна божья таинственность улетучилась. На тени так не хватало креста, что я вдруг сам шагнул на его место и замер, раскинув руки и подняв к небу лицо, и долго стоял так богохульно…

Возле церкви мы должны с Валей встретиться, и я уже четверть часа вился тут, как голубь. Я успел. Забор хотел, правда, еще задержать меня, чтобы вместе посоветоваться с нашей Ниной Юрьевной, которая пока ничего не знала, но я отвертелся, клянясь, что завтра горы сворочу, а сегодня — хоть режь. Васька — тык-мык и отпустил, наказав только подогреть процесс с родительской анкетой… Выйдя за ограду, я не спеша побрел к трамвайной остановке вкруговую. И вдруг увидел Валю. Держа сумку за спиной, она через планки боязливо-пристально оглядывала церковный двор. Я приблизился сзади и громко кашлянул.