Милый Эп[Книжное изд.]

Словно кто-то разрезал, как кинопленку, последние десять дней моей жизни на часовые куски, перепутал их, добавил своих, склеил, как попало, окунул в фантастические чернила и с издевкой прокрутил передо мной… Вот пожарники добираются до безбожной простыни на церкви, сдирают ее и ахают, потому что под простыней не крест, а я, Аскольд Эпов!.. Вот мы у Шулина в подполье заполняем с Валей анкету, к нам врывается Толик-Ява на своем драндулете, Валя прыгает к нему, и они под хохот Ко-пузатого носятся по цирковой стенке… А вот я что-то долблю огромным ломом, долблю-долблю что есть сил, появляется отец и кричит, что я негодяй, я разбиваю его цокольную панель!..

Очнулся я в седьмом часу.

Какие-то секунды я не понимал, что со мной случилось, потом все воскресло. Я испуганно вскочил и выглянул в коридор. Дверь в гостиную заперта, в кухне тишина. Суббота, мать с отцом спят. Прекрасно! Я не хотел их видеть сейчас, ни в коем случае! Во мне ядрено сидела вчерашняя обида и мстительно гнала меня вон из родного дома.

Через пять минут я уже плелся в сторону Гусиного Лога, зябко подняв воротничок куртки и зажав под мышкой папку с неизвестно какими учебниками. Сердце мое было пустым и холодным, как выеденная консервная банка, и даже, кажется, гремело, а голова лихорадочно вырабатывала программу жизни. Никаких попов, естественно! И никаких бросаний школ! И Лена подождет! А будет так: кончаю школу, кончаю институт, параллельно научная работа, связанная с космосом, потом полет к Марсу в качестве инженера-радиотехника, потом… Потом жизнь подскажет. Вот так примерно. Извини, Шулин, что я вдруг перемахнул тебя в расчетах, но кирилломефодика в том, что земля сейчас мала для меня!

У поворота на Авга-стрит торчала колонка. Я сполоснул рожу, напился и потопал вниз, от утра в ночь, в страну Плутонию. Я знал, что мне делать через годы, но не знал, что делать сегодня и завтра, через которые, к сожалению, нельзя было перешагнуть сразу в то возвышенно-белоснежное время. А вот Авга знал, у него был более детальный план.

Малоросло-широкоплечий Шулин в одних трусах делал зарядку у крыльца, когда я возник в калитке. Он как присел с поднятыми руками, так и остался сидеть, точно сдаваясь. Я подошел к нему бодро сказал:

— Good morning!

— Good morning, — выпрямляясь и не спуская с меня настороженных глаз, ответил Шулин. — Ты чего?

— Как чего? В школу.

— А-а, — протянул он. — Заходи.

На плитке булькал чайник. На столе стояла кружка, на которой аппетитным мостом лежал кусок черного хлеба, намазанный маслом. У меня скрипнули зубы — я не ел почти сутки. Авга перехватил мой голодный взгляд, снял чайник, поставил на плитку сковородку, нарезал туда сала, воровато принес откуда-то из горницы четыре яйца и разбил их в зашквачавшее сало. Впервые в жизни я так алчно, глотая слюну, наблюдал за кухонными операциями, мысленно уже до блеска вылизывая языком тарелку после еды.

Два яйца, да еще с салом, от которого меня дома вырвало бы, я уничтожил одним духом. Авга отделил еще одно от своей порции. Я проглотил и это и принялся за чай.

— Ты где ночевал? — шепотом спросил Шулин.

— Дома.

— Не ври.

— Дома.

— Интересно девки пляшут.

Больше мы не обронили ни слова, лишь когда вышли на улицу, Авга опять спросил:

— Где же ты все-таки ночевал?

— Честное слово, дома.

— Чего же тогда?

И я рассказал ему все про Валино предательство.

Шулин не стал ни сочувственно вздыхать, ни успокаивать, а просто заключил:

— Вот тебе и сын свинью! — И наваристо матюгнулся — был у него такой запасной клапан, который хоть редко, но срабатывал. Потом он достал шпаргалки, повертел их и зло швырнул в канаву, промытую недавним ливнем.

Авга, мой Авга!..

Приближалась церковь, и я с болезненной тревогой стал еще издали посматривать на наш балкон, словно не час назад, а очень давно покинул отчий кров, проскитался где-то и теперь не знаю, живы ли родители. Я вроде и глаз не уводил, но мать с отцом появились на балконе как-то вдруг. Улыбаются и машут нам. Забеспокоилась, что меня нет, а надо беспокоиться тогда, когда я есть. Я шевельнул им рукой и отвернулся.

Новая волна горечи захлестнула меня, я внезапно понял, что не считаю своих родителей самыми толковыми, как говорил Забровский. Год назад я бы, может, не усомнился в этом, но сейчас мне стало в них многого не хватать, и главное — какого-то сверхпонимания. Я собирался бросить школу — они не заподозрили, меня чуть не убили в несостоявшейся драке — они не догадались, у меня катастрофа с Валей — им хоть бы хны!.. Прав тут Васька, не знают они нас. Сплю, ем, значит, все в порядке, свой! Не зря же Зефиха ошиблась!.. Конечно, откуда им знать, если я молчу, но слова-то поймет и первый встречный, а родители должны чувствовать так. Их ум и сердце должны быть настроены на волну моего ума и сердца! Ясновидцами и волшебниками должны быть родители!.. Это почти фантастика, но что поделаешь, если я этого хотел!..