Читаем Милый Эп[Книжное изд.] полностью

— Remarkable place. Oh! — тише сказала Амалия Викторовна, заметив, что на нас обращают внимание. — Tell me, please, once more the price.

— Three-sixty.

— Thanks! And you, what do you want to buy?

— A bar of chocolate.

— For yourself?

— For… any case.[37] 

Амалия Викторовна мягко улыбнулась. Подошла наша очередь. Мы купили что надо и вместе вышли, балакая уже по-русски о чистом воздухе, тишине и уюте этого околопаркового местечка. Не знаю, на какую отметку наговорил по-английски, но чуял нутром, что протяни я еще чуть-чуть нашу встречу, и учительница сделает второй заход, который окажется для меня роковым, потому что мои моральные силы иссякли начисто. Спастись можно было только бегством. Видя, что Амалия Викторовна, спускаясь с крыльца, забирает влево, в сторону Валиного дома, я прытко извинился, сказал, что тороплюсь, и ринулся вправо, опять к трамвайной остановке. Но метров через тридцать, осторожно оглянувшись, пересек улицу и но скрытой кустарником парковой стороне повернул обратно.

Шел я, поигрывая шоколадкой и бочонком 81, и восторгался — вот уж Валя всплеснет руками, узнав как лихо я выступил перед Амалией Викторовной!.. Нет, жизнь моя летела нынче на какой-то суперсчастливой волне!

Еще бы саму Валю увидеть!

План мой был такой: пройдусь перед домом сперва по дороге, потом по ближнему тротуару, а потом постою на крыльце. Ведь ничего подозрительного не будет в том, что чужой юноша стоит на чужом крыльце, ждет кого-то, есть же тут молодежь! Потом, поприслушивавшись, шмыгну внутрь и спущу в Валин почтовый ящик шоколадку. Если и это удастся, то рассчитаю, где окна Снегиревых, и похожу еще немного под окнами.

Дома были типовые: деревянные, одноподъездные, двухэтажные, с шиферными крышами, и покрашены в один цвет, охровый, и у всех были густые, разделенные подъездом пополам садики, которые придавали домам щекастость, а крыльцо с куцым козырьком походило на нос — ну, не дома, а ряд добродушных великаньих голов. Чтобы найти Валин, нужно было или считать дома, или приглядываться к номерам, но я определил его чутьем.

Я бочком разнял гряду яблонек, выбрался на дорогу и остолбенел: впереди слева, у самого бордюра, стояла «Ява», хищно блестя подвесками, бензобаком и выхлопными трубами. Блеск этот пронзил меня как молния!.. Понятно, что в городе сотни «Яв», и не обязательно этой «Яве» принадлежать Толику, но еще понятнее, что совпадение это не случайно.

Чувствуя, что начинаю трястись мелкой дрожью, я продавился сквозь яблоньки назад и замер. На моей стороне прохожих не было, на той были, но их разговорчики и покашливания казались мне всего лишь маскировочными шумами, прячущими суть. И я ловил ее, ловил напряженно и боязливо.

И вдруг поймал два слова:

— Ну, Толик!..

Голос этот ослепил меня. Я прижался лбом к железобетонному фонарному столбу и, кажется, простонал. Боже мой!.. Все!.. Неужели так просто? Ужас!.. Где же ты была раньше, моя головушка?.. И с яростью накопившегося заряда из памяти моей вырвался зигзаг фактов, которые сразу все прояснили. Вот заснеженная Валя о школьном коридоре, а у подъезда Толик-Ява на фыркающем мотоцикле… Вот она, радостная, открывает мне дверь и тут же вянет — ждала другого… Вот она испугалась мотоциклетного треска, когда мы гуляли с ней за городом… Не позволяла провожать себя домой, чтобы случайно не столкнуться с тем!.. Не знакомила со своими друзьями, чтобы не разоблачиться!.. А прошлая суббота с кучей дел? Никаких дел не было, раскатывала с мил-дружком!.. Мало тебе, простофиля?.. А эти отточенные поцелуи, откуда они, с неба свалились? Вчера, наконец, сама призналась, что была на свидании!.. А слова Шулина? И этого мало?.. Тогда иди, несчастный, и смотри!

Я поднял голову.

Так же шли прохожие, так же дремал мотоцикл и так же шептались, наверно, Валя с Толик-Явой. Но крыльцо загораживал садик. И мне до боли захотелось увидеть их, этих голубков, чтобы уж не осталось ни атома сомнений. Крадучись, я двинулся вперед, незримый за яблонями. Беги отсюда, человекообразная обезьяна, говорил я себе, а сам шел, все выпрямляя и выпрямляя взгляд, пока не открылось крыльцо и двое в тени козырька. Было уже довольно сумрачно, но я бы и ночью разглядел их, как на блюдце, до того обострились мои глаза. Собственно, я видел лишь его. С двумя шлемами, один на голове, второй на локте, как корзина, он стоял спиной ко мне, уперев раскинутые руки в стену, и что-то говорил-говорил, пританцовывая, как цирковая лошадь. А Валя была за ним, как в ловушке, только голова ее на миг высверкивала то из-за одного его плеча, то из-за другого. Они или ездили куда-то или собирались ехать. Если ездили, значит, Валя, слава богу, не слышала моего эфира, а если собираются, то может быть, слышала. И уж не вместе ли они сидели у приемника, хихикая и обнимаясь под мое объяснение?..

Меня бросило в жар.

Толик-Ява вдруг быстро наклонился к Вале, над его плечами мелькнули ее руки, готовые сомкнуться на его шее, как она всегда делала, целуясь… Я отвернулся, зажал уши и побежал…

Заплакал я на бегу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Центр
Центр

Вызывающее сейчас все больший интерес переломное время начала и середины шестидесятых годов — сложный исторический период, на который пришлись юность и первый опыт социальной активности героев этого произведения. Начало и очень быстрое свертывание экономических реформ. Как и почему они тогда захлебнулись? Что сохранили герои в себе из тех идеалов, с которыми входили в жизнь? От каких нравственных ценностей и убеждений зависит их способность принять активное участие в новом этапе развития нашего общества? Исследовать современную духовную ситуацию и проследить ее истоки — вот задачи, которые ставит перед собой автор этого романа.

Александр Павлович Морозов , Дмитрий Владимирович Щербинин , Ольга Демина

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези / Современная проза