Милый Каин

Именно здесь, вдыхая воздух, напоенный ароматами жасмина и глицинии, Омедас и разглядывал одну фотографию за другой. Кораль, Карлос и их дети представали на снимках в виде просто идеальной семьи, словно спустившейся на землю из какой-нибудь волшебной сказки. Вот Карлос обнимает супругу на палубе круизного лайнера. Вот они, загорелые и улыбающиеся, в порту Пальма-де-Майорка. Вот тенистая платановая аллея, по которой идет Кораль, толкая перед собой детскую коляску. Вот она позирует в саду с сыном на руках. Николасу от силы несколько месяцев.

Время раскручивалось перед Омедасом страница за страницей, фотография за фотографией. Вот Нико сидит за столом на высоком детском стульчике. Вот он забрался на горку — ребенок как ребенок, только… кое-где уже виден не совсем обычный взгляд, слишком проницательный для малыша его возраста. Чуть позже к очаровательной семье присоединяется Диана. Все выглядят счастливыми и довольными. Карлос машет рукой с водительского сиденья белого «мерседеса», Диане исполняется два года. Вот ей готовят к маскараду в детском саду костюм улитки. А вот опять Нико. Веселый и беззаботный, он пытается ухватить ртом струйку, бьющую из садовой поливалки, над которой в солнечный день играет радуга.

На столе Хулио ждали еще несколько альбомов, которые он забрал сюда, в беседку, из гостиной. По этим снимкам можно было безошибочно проследить, как Кораль выбрала спокойствие и достаток. Она сознательно и последовательно сделала свою жизнь воплощением комфорта, радости и безмятежности. Впрочем, последнее, как выяснилось позднее, удалось ей далеко не в полной мере. Год за годом она просто наслаждалась жизнью, растила детей, летом плавала с мужем на собственной яхте, названной «Ла Бокана», вдоль побережья Менорки, загорая на палубе, слушая крики чаек и чуть лениво наблюдая за тем, как муж учил детей стоять у штурвала.

Ничего предосудительного в такой жизни, пусть и весьма заурядной, скучной и буржуазной, не было. Другое дело, что эта успокоившаяся Кораль не имела ничего общего с девушкой, которую когда-то знал Хулио, с молодой художницей, нонконформисткой, считавшей творчество единственным достойным занятием в жизни и вообще оправданием существования человека на земле.

«Впрочем, я и сам за эти годы тоже успел поменять туристские ботинки на добротные итальянские туфли», — одернул себя Хулио.

Рядом с Омедасом сидел Николас. Мальчик рассказывал гостю подробности того, что было запечатлено на снимках, заодно пояснял психологу, насколько значимы для него были те или иные события в жизни. Хулио аккуратно направлял его рассказ, задавая те или иные наводящие вопросы. Его интересовала не столько канва событий, сколько те эмоции, которые они вызывали у ребенка. На этот раз Нико словно отгородился от собеседника непроницаемой стеной зевков и демонстративного безразличия. Его рассеянный взгляд скользил по саду, никак не желая фокусироваться на альбоме, лежавшем на столе.

— А это что? Диснейленд под Парижем?

— Где?

— Расскажи об этих фотографиях. Ты здесь вроде улыбаешься…

— Нечего тут рассказывать. — С этими словами Нико резко оттолкнул альбом в сторону.

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Охрененно. И вообще, псих, какое тебе дело до того, как я себя чувствую?

Психолог спокойно вернул альбом на прежнее место и показал мальчику следующую фотографию.

— А об этой ты что скажешь? Здесь вы с сестрой, и оба такие довольные. Это где вас снимали?

— Я что, тебе всю свою жизнь пересказывать обязан?

Нико явно нервничал.

— Всю, положим, не надо, но кое-что о ней узнать мне было бы интересно, — продолжал настаивать Хулио.

— А ты мне потом тоже про себя расскажешь? Может, ты и фотографии покажешь? Рассказал бы лучше про свою великую любовь. Слышишь, псих? Открой мне свое сердце.

Удар был расчетливо нанесен в самое слабое место. Хулио оставалось только догадываться, были ли эти слова маленького нарцисса произнесены наугад, просто по случаю, или же он что-то знал. Вот только оставалось совершенно непонятным, откуда он мог это выведать, и если так, то в какой мере и что именно.

На всякий случай Омедас решил не выражать особой реакции по поводу этих заявлений Николаса, чтобы не давать мальчишке повода убедиться в том, что ему удалось задеть за живое настоящего психолога. Он спокойно закрыл альбом с фотографиями и отодвинул его в сторону.

Ему, в общем-то, стало понятно, что эта часть занятия была потрачена почти впустую. Разговор на тему воспоминаний о прошлом ни к чему не привел. Выдавить из этого парня хоть какие-то эмоции оказалось не легче, чем ощипать кактус иголка за иголкой. Тем не менее Хулио профессионально видел, что общение с ним вызывает у Николаса определенный интерес. Этот фактор нужно было обязательно использовать.

Настало время попробовать разобраться в системе моральных правил, которые Нико установил для себя и был готов соблюдать.

— Предлагаю сыграть в другую игру, — обратился к мальчику Хулио. — Я описываю тебе какую-нибудь ситуацию, а ты мне рассказываешь, как, по-твоему, следует поступить в подобном случае.