Милый мой волшебник

Пока я обернулся – ее уже не было на скамейке! Она уже шла вдаль по аллее, уходя из сквера. Шла как-то медленно, обреченно, потом зашагала быстрее. Мне бы догнать ее, но не решился, не отважился, смалодушничал, кажется подумал, что она сейчас сердитая, ей не до меня… А вдруг и вправду в реку бросится? Такая красивая девушка… Нежные локоны спадали на плечи....

Долго еще была видна ее фигура в свете фонарей, а потом пропала. И ощутил я такую тоску, что не передать, и, когда в полутьме подошел мой автобус, я шагнул к нему, как вдруг кто-то сзади говорит:

– Молодой человек, вы забыли…

Оборачиваюсь, смотрю – стоит немолодая женщина в очках, скорее даже старушка – «божий одуванчик», протягивает мне сумочку и зонтик. Как я сейчас понимаю, это и была сама Судьба в виде этой женщины.

Поблагодарил я ее, взял эти вещи, но автобус – то не стал ждать, дверь захлопнулась, и он двинулся. А я остался стоять. Гляжу, а старушки-то нет, может пошла куда, а может как-то быстро и незаметно в автобус села?

Не стал я ждать – побежал по аллее, вдыхая запах молодых листьев, стал искать девушку. Ведь я был уверен, это были ее вещи, но девушку конечно не нашел.

Автобуса ждать не стал – так и побрел в общагу с этой сумочкой и зонтиком. Помню, даже насмешки товарищей вызвал – с дамской сумкой приперся!

Помню осмотрел я ее: губная помада, открытки киноактеров, духи «Дзинтарс», комсомольский билет на имя Хорошевской Елены Казимировны. Где же живет, работает, а быть может и учиться эта Елена, подумал тогда я, очарованный находкой, ведь она рождала столько тайных надежд в душе.

При детальном исследовании выяснилось, что скорее всего учится! В сумочке находился сборник документов для семинаров. Я полистал эту книжечку, содержавшую выдержки изречений древних философов и вопросы к ним. Итак, Елена училась на гуманитарном факультете, судя по штампу – в нашем университете!

Я помню тот яркий весенний день, когда я отпросился с работы и, волнуясь, поехал к университету, старинное здание которого казалось незыблемой глыбой. В университет, понятное дело, не пропустили, а Хорошевской попросили оставить записку. Я написал ей кратко о находке, оставил адрес своего общежития. Немного разочарованный я сходил по ступенькам между двух каменных львов, намертво застывших по бокам лестницы. Оставалось надеяться и ждать. Я бродил по городскому саду, был в кино, а уезжал из порта. Как вдруг, на столбе у остановки, где нашел сумочку, увидел объявление о пропаже, подпись «Елена» и указанный адрес, куда нужно занести находку. Ах, почему я не пришел сюда ранее?

Словно метеор ринулся я по адресу! Елена жила в одной из новеньких кирпичных пятиэтажек, в недавно созданном микрорайоне в отдаленной части города. Здесь были еще груды стройматериала, необорудованные детские площадки. Помню, что из чьего-то окна звучала песня Ободзинского, прямо-таки идеально ложившаяся на ситуацию:

«Может ты звезда моя, может ты судьба моя

Может ты любовь моя, а может быть мираж?»

Она была дома – смуглая, покоряющая своей южной красотой, соболиными бровями, глазами – цвета спелого каштана, а с нею был и он – длинноволосый, высокий красавец. Наверное, помирились – подумал я.

Я помню, что она тогда еще сказала:

«Вот ведь есть добрые люди на свете. Большое спасибо».

Все было в пределах вежливости, снисходительно тепло. Она сверкнула черными очами, была в роскошных расклешенных джинсах, а он, закурив, втянул меня в комнату, предложив выпить. О, как я мог отказаться?

Звали его Костей.

О, знал ли он, какого троянского коня он втягивает в квартиру, как он поневоле готовит себе соперника. Ибо я уже был влюблен в нее, и старался быть разговорчивым и смелым, чтобы завоевать расположение и доверие, а позже – и хорошим другом, вхожим в дом на все праздники.

Елена всегда привечала меня, а на Новый год даже поцеловала и приняла мои горячие стихи, а к восьмому марта цветы. Костя вовсе не возражал, даже подружился со мной, хотя никогда отдельно, как друзья, мы с ним не встречались.

Я все мечтал сделать ей признание, но был тогда робок, не очень высокого мнения о своей внешности и несмел, так все ходил к ней, да не решился сделать этого.

А на вечеринках, когда звучал громко проигрыватель с «Аббой», я сидел в уголке, ловил ее взгляд и улыбку и глядел, как она танцует, извиваясь всем гибким и длинным телом, легкая, будто инопланетная девушка откуда-то из Кассиопеи, и большой радостью для меня было ее приглашение на танец. Тогда я вдыхал ее «Дзинтарс», обнимал ее инопланетное тело, и сам улетал куда-то к Кассиопее или Андромеде, мог даже прикоснуться губами к ее шее, и даже к ее алому рту, с нежным, легким пушком под губой – у нас были свободные нравы, и кое-что было гранью допущения.