Милый, не спеши!

Обычно шум, производимый семейством моей дочери, меня раздражает; особенно шумлив бывает внук. Но этой ночью меня изводила тишина. Я никак не мог заставить себя сесть и спокойно подумать над итогами минувших суток. В пустой квартире, которую я вот уже шестнадцать лет называл своим домом, я чувствовал себя всеми покинутым. Мебель стояла на обычных местах, даже все двери были закрыты, — а с тех пор, как маленький Андрис научился передвигаться самостоятельно, добиться этого стало нелегко. Моя жена, пользуясь отсутствием родителей малыша, увезла его к сестре в деревню. Казалось, ничто больше не мешает мне спокойно думать, используя те идеальные условия, о каких может мечтать любой литератор. Сядь только за стол, раскрути мозги — и пиши! Но вместо этого я лишь слонялся из комнаты в комнату, словно в поисках вдохновения. На самом деле я искал повода не работать. Искал — и не находил: вся посуда была перемыта, расставлена по местам, пыль вытерта, даже помойное ведро пусто. Неужели меня действительно гнетет одиночество, тоска по близким? Вряд ли. Я не впервые оказывался один, и в командировках, например, мне работалось вполне прилично, мой единственный сборничек рассказов родился именно в одиночестве провинциального гостиничного номера. Конечно, квартира без семьи — не дом, а лишь жилье, дом всегда озаряет и ведет женщина, однако сейчас не это было главным. Меня донимала неудовлетворенность. Хотелось создать что-то более серьезное, чем репортаж-однодневка, но до этого было далеко.

Когда-то я читал, что основа основ настоящей литературы — это отбор. Я тоже мог не сходя с места отсеять все лишнее и сочинить безупречный по сюжету очерк о том, как удалось быстро и оперативно разыскать похищенную машину, схватить воров, доказать их виновность и передать дело в суд. Заодно можно было бы и вскрыть недостатки в системе снабжения запчастями и завершить свои наблюдения разумным выводом о том, что дефицит выгоден тем, кто сам способствует его возникновению, — словно бы эту Америку до меня не открывали многие куда более влиятельные лица. Нет, отобрать нужно самое главное, а не то, что удобно автору. А в данном случае тут оставались еще невыясненные вопросы.

Какая связь между обоими совершенными минувшей ночью преступлениями? Есть ли основания утверждать, что судьбы нескольких человек лишь случайно пересеклись в одной и той же точке времени и пространства, как утверждает Силинь? Может быть, права все же Ратынь, считающая это не простым совпадением? Обе версии выглядели равно привлекательными, и у меня еще не хватало информации, чтобы склониться в ту или другую сторону. Я не имел представления о том, как напал Силинь на след угонщиков автомобиля, допрошен ли уже третий соучастник — Ярайс Вайвар, как воспринимается почти невероятное событие: что сестра во имя закона преследует своего нарушившего закон брата. Если к этому совпадению присовокупить еще мои подозрения насчет того, что руководитель оперативной группы неравнодушен к прелестному сержанту, получался такой треугольник, какой не пройдет ни у одного рационально мыслящего редактора. Типичная мелодрама с привкусом назидательности… Какова же была действительность? Оскар Силинь, к сожалению, скрывал ее за завесой таинственности и на все мои вопросы отвечал уклончиво.

В том-то и беда, что милиция никогда не раскрывает все свои карты до конца. А от нас тем не менее требуют, чтобы мы писали реалистически, без приукрашивания. В действительности же многие утонченные психологические ходы и Дедуктивные заключения, принадлежащие героям Приключенческих романов, возникли в воображении автора. А в жизни и преступники, и работники милиции поступают не так, как хотелось бы автору книги, а часто куда более примитивно. Очень характерным в этом отношении кажется мне анекдотический случай, с которым я столкнулся в кабинете диспетчера аэропорта. Помещение было битком набито «всякими аппаратами и приборами, непрерывно стучали клавиши телеграфа, трещал телетайп, вспыхивали и гасли разноцветные сигнальные лампочки, настойчиво жужжали зуммеры, предупреждающе шипели устройства экстренного вызова, в динамиках хрипели до неузнаваемости искаженные голоса пилотов, и трудно было представить, что один человек может уследить за всем этим обилием современной техники. Неожиданно диспетчер повернул ко мне голову и сказал: «Сейчас сядет машина из Москвы». Поскольку я намеревался описать это свое посещение, я вытащил блокнот и спросил, какое именно из средств связи принесло ему эту информацию. Он пожал плечами: «Посмотрел в окно» и указал на турбореактивный ТУ-134, уже катившийся по бетонной дорожке.

Вот и в милицейской работе умение заметить очевидное часто определяет ход и результат следствия. А прославленные достижения науки и техники — лишь дополнительные средства, которые иногда подтверждают, а порой и опровергают основанные на жизненном опыте предположения, рассчитывают наиболее правдоподобный вариант, ускоряют процесс анализа. Но задать уместный и своевременный вопрос не по силам никакому аппарату.