Мимикрия

За окном темно. Автобус уверенно следует заданному маршруту. Я это точно знаю. На экране моего телефона отображается весь путь, который мы должны проделать за 17 часов и 21 минуту. Позади уже 150 миль, а значит трястись в этом кресле мне осталось чуть больше пятнадцати часов. Но я считаю не часы, а минуты. Еще немного – и я покину пределы штата Алабама. Мне и раньше доводилось пересекать эту невидимую черту, но впервые я делаю это так. Без оглядки и сожалений.

Я достаю из кармана сумки скомканный конверт. Я уже давно выучила наизусть и письмо в несколько пляшущих строк, и адрес отправителя. Но мне нравится держать его в руках. Нравится скользить взглядом по этим жмущимся вправо буквам. Почерк у нее остался прежним. Я бы узнала его из тысячи. Только она так выводит букву «о» и ставит птичку вместо точки над «и».

Есть то, что сквозь года остается неизменным, как и то, что день ото дня только крепнет и растет. Я ненавижу ее. И это уже не изменить.

Глава 18

Пуля прошла всего в нескольких сантиметрах. Мне повезло. Кларисса промахнулась. Сразу после выстрела она впадает в истерику. Я вижу, как Дикий забирает у нее из рук пистолет. Он пытается ее успокоить, и его совершенно не волнует, что чувствую в этот момент я. Меня трясет. Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я выхожу из номера: минута, может быть, две. Все как в тумане, зато голова больше не кружится от алкоголя. Она теперь ясная и пустая. В душе тоже пустота. Все выжжено дотла и больше не болит. Не кровоточит. Кажется, я свободна. Я бросаю биту на сиденье рядом с собой. Завожу машину и выезжаю с парковки. Мне больше нечего здесь делать.

Я еду на автопилоте. Давно вшитый в мозг навигатор безотказно ведет меня знакомой дорогой. Я снова дома. В окнах горит свет, и я вижу силуэт матери на кухне. В такое время она обычно заваривает себе ромашковый чай. Даже на расстоянии в несколько футов я чувствую его противный аромат. Ненавижу ромашки. Ненавижу цветы. Мне их никто и никогда не дарил. Даже папа считал, что мне они не нужны. А мать их любит. Я выхожу из машины. Перед домом ее розарий. Цветов немного, но она регулярно ухаживает за ними. Так, как никогда не ухаживала за мной. На мне брутальные кожаные сапоги на шнуровке. Когда, если не сейчас? Я наступаю на первый росток, и он жалобно ломается по моим весом. Один за другим я сминаю их. Втаптываю в землю. Мне не больно, но по щекам у меня катятся слезы.

Мать сидит перед телевизором с чашкой в руках. В доме аромат ромашки чувствуется значительно сильнее, чем я себе представляла. В мою сторону она не смотрит. Я для нее, как и всегда, пустое место. Это меня не беспокоит, а вот отсутствие моего золотистого ретривера более чем.

– Бадди, Бадди, – зову я его.

– Перестань орать, – морщась, ворчит мать.

Вероятно, мой голос режет ей слух. Я не обращаю на нее внимания и продолжаю орать, подходя к лестнице.

– Я его с утра не видела, – сообщает она, и я чувствую, как сердце мое камнем падает вниз.

Взбегаю по ступенькам. Бегаю по коридору, открывая все двери. Продолжаю орать во все горло, хотя и чувствую, что его нет. Его нет дома. А может быть, и вообще. От этой мысли становится тошно и страшно. Спускаюсь вниз и выбегаю на улицу. Вокруг ни души. Уверенным шагом я иду вперед. Я знаю эти тропы наизусть. Темнота меня не пугает. Высокая трава царапает кожу. Я давно не косила ее.

– Бадди, дружок, ко мне! – кричу я как заведенная.

Вдалеке слышен лай соседских собак. Они тявкают звонко, с задором. На глаза снова наворачиваются слезы. Гоню от себя дурные мысли. Я на месте. Рывком открываю дверь в надежде встретить глаза друга. Да, я не ошиблась. Он здесь. На своем привычном месте. Лежит свернувшись клубком и… не шевелится.

Я кричу. Пытаюсь разбудить его. Но он холодный. Он не дышит.

***

Я похоронила Бадди рядом с домом. Там же, где много лет назад отец закопал нашего кота Блота. Они никогда не были знакомы при жизни, но, если смерть – это не конец, я хочу верить, что Бадди обрел нового друга. В последнее время я много думаю о смерти. Вспоминаю папу. Бадди. То время, когда все было иначе. Когда я веселилась от радости, а не от злорадства. Давно это было.

Мать возится в саду уже третий день, восстанавливая свои цветочные плантации. Она не обвиняет меня в загубленных цветах. Но я уверена, это лишь вопрос времени. Она быстро учится. Не лезет на рожон. Мы с ней враги, и здесь уже ничто не изменить. Однако сейчас, когда я осталась совсем одна, мне нравится наблюдать за ее возней из окна своей каморки.