Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла

Я спросил: «Вы боитесь гнева синьора Болаффия?» — «Нет, его коварства». — «А он очень злопамятный?» — «Едва ли. На это у него не хватает времени. Зато синьора Леонтина, его супруга…» — «Ах, вы сказали, что он у нее под башмаком…» — «В том-то и дело. Этот виртуоз в искусстве расправляться с людьми и подчинять себе все человеческие характеры не справился на своем пути только с характером одной особы — своей жены… В этом пункте его карьера застопорилась». — «По-видимому, эта дама финансировала его возвышение?» — «Не слишком щедро. Она урожденная Кондорелли. Кондорелли давно потеряли свои владения в Абруццо. А то бы синьора Леонтина никогда не согласилась выйти замуж за этого овечьего пастуха. В то время у него ничего не было, кроме удостоверения электромонтера да крохотной механической мастерской на грязном заднем дворе Савоны». — «Вы говорите: в то время. Когда было то время?» — «Когда грязный маленький Фабиано в синей рабочей блузе и дрянных немецких сапогах для прокладчиков кабеля посватался к Леонтине, которая была на пять лет его старше. С горя, должно быть…» — «С горя? Из-за чего?» — «Из-за того, что его единственный друг и сообщник, гитлеровский унтер-офицер из войск связи Витус Лаш, которого он любил больше всех на свете и с которым делил все, вплоть до постели своей дешевой портовой любовницы Дельфы, неожиданно лишился жизни…» — «Неожиданно? Кто же его убил?» — «Наши партизаны, конечно. Ребята бергамца, партизанского вожака Скапола, из Национального комитета освобождения, бойцы Сопротивления…» — «Значит, это было весной 45 года?» — «Да, в конце апреля, когда гитлеровские войска в Лигурии внезапно побросали свои туго набитые ранцы, чтобы легче удирать вверх по долине… Но, perdonanza, [20]что же это я болтаю и болтаю. Я, наверно, утомил досточтимую синьору… Разрешите, сударыня, упаковать вам прекрасную Елену из атласного шелка для вашей дочурки? Как зовут прелестную маленькую особу? Я вас задержал, господа! Простите, но кто мог подумать, что господин Болаффия сегодня спустится с небес…» — «Вы не откажетесь рассказать мне о нем поподробнее, господин Мотта?» — «А вы опубликуете это в печати?» — «Почему бы и нет?» — «Я знаю не больше других». — «Опасаетесь последствий такой откровенности? Я имею в виду…» — «Вы имеете в виду месть синьора Болаффия?» — «Разумеется». — «Ну, всем-то ему не отомстить. Все знают. Хотя мало кто говорит. Боятся. Шушукаются между собой, и только. Ходят слухи, что у него все Лигурийское начальство в руках. Я уже говорил — он коварен, и с ним заодно его мегера». — «Все-таки Лигурия — не Лукания, не Сицилия, — возразил я. — Что может Фабиано один без мафии?» — «Ошибаетесь, сударь. Деньги могут все. Вы иностранец, вам бояться не приходится». — «Но вы же сами сказали: всем не отомстишь…» — «Ладно, раз уж так получилось, я согласен. Приходите в понедельник вечером. Но обещайте: вы измените имена. Договорились? Очень рад. Вас будет ждать бутылочка ламбруско урожая того благословенного года — виноград давили зимой, до наступления на Рим… Я говорю, конечно, о наступлении англо-американцев…» — «Они ведь пришли как освободители Италии?» — «О, без сомнения. Они импортировали свободу навалом. До этого немцы в таком же количестве импортировали другой товар: безопасность, уверенность в победе, верность союзу et cetera. [21]Вот почему у нас оказалось в запасе так много бесценных товаров, что не могли их переварить. И мы погибли, пропали…»

VI

Облачно-дождливый понедельник застал меня на пути к Пинье, и в сумерках я одиноко стучал в дверь магазина Мотты. Войдя, я удивился, что мастерская в заднем помещении еще освещена. И хотя Убальдино поспешно задернул обе занавески, я увидел спины женщин, склоненных над пестрыми лоскутками.

«Что на это скажет ваш духовник, патер Джачинто? Бедным девушкам приходится работать здесь ночи напролет?» — «Позвольте, сударь, сейчас сезон, наплыв иностранных туристов… Это и духовенство понимает, ведь я плачу церковный налог с дохода от продажи». — «А вы платите своим работницам сверхурочные?» — «Сударь, мы в Италии. И моя мастерская не тяжелая промышленность. Моим милым девушкам по душе их ремесло. Они любят своих кукол. У четырех из девяти есть дети. И на пасху я их всегда щедро одариваю: они могут взять себе на выбор самую красивую из сработанных ими кукол. Сверхурочные! Где мы живем?»