Мимолетное чудо…

И неслась по дому, по деревне, по миру эта старая-старая песня, спасавшая от беды и лиха и наших прадедов, и дедов, и родителей…

Любаша с Федором пели с таким отчаянием, с такой душевностью, с таким трепетом, словно очищали этой песней и себя, и свои израненные души, и набирались сил, и учились заново жить.

Разгоралась зимняя заря.

Метель улеглась. Огромные сугробы до половины завалили небольшие оконца, дым из труб темными клубами валил в чуть розовеющее небо.

Деревенское утро занималось…

Любаша, как всегда, суетилась по дому: мало ли в хозяйстве дел… Но усталости она не чувствовала. На душе сейчас было спокойно и тихо.

Теперь она точно знала, что все у них будет хорошо.

Они выстоят…

Оставаться людьми

Дождь закончился так же неожиданно, как и начался полчаса назад.

Словно на небе мгновенно затянулась огромная прореха, из которой на измученную жаждой землю минут тридцать подряд без устали лилась холодная, почему-то серая вода. Выглянувшее затем проказливое солнце враз разогнало мрачные клочкастые тучи, заполонившие весь небосвод, и, будто бы красуясь, повсюду щедро рассыпало ослепительные брызги жарких лучей, тут же заискрившихся миллионами огней в лужах, зеркалах автомобилей и огромных стеклянных витринах местных магазинов.

Умытые улицы и обильно политые дождевыми потоками деревья выглядели нарядно и празднично.

Но люди, пережидавшие дождь где кому придется, естественно, были недовольны.

Вот ведь наша человеческая сущность… Никак не угодишь: жара – плохо, дождь – плохо, снег – еще хуже…

На автобусной остановке небольшого провинциального городка сидели и стояли несколько горожан, врасплох застигнутые ливнем и спасающиеся от него же под старой, но зато не протекающей шиферной крышей. Несмотря на то что дождь прекратился, они, как-то сроднившись за эти ливневые полчаса, расходиться не торопились.

Наталья, известная в городке сплетница и балаболка, повязав голову белой косынкой и уютно разместив свое далеко не худенькое тело на узенькой лавчонке, аппетитно грызла семечки и смачно сплевывала шелуху рядом на землю, справа от себя. Помахивая от удовольствия ногой, находясь в добром расположении духа, Наталья одобрительно кивнула, глянув на дорогу:

– Ишь, намочило-то как все вокруг. Прям конец света, а не дождь…

– Ага, – поспешно поддакнула худая, высохшая, словно вобла, плоскогрудая и узкобедрая тетка лет тридцати.

Наталья довольно хохотнула, сплюнула очередную порцию подсолнечной шелухи и перевела взгляд на вереницу припаркованных у обочины машин. Только что прошедший дождь не только умыл их, а будто отполировал: они сияли первозданной красотой и горели начищенным никелем. Наталье, очевидно, это не очень понравилось:

– Ты гляди… До чего народ зажиточным стал! Это что ж такое делается, люди добрые? Машин накупили, выставили… на тебе, любуйся на наш достаток! Куда бежать?!

– Ага, – вновь подобострастно кивнула худющая тетка, – прям с жиру бесятся!

Они дружно громко захохотали, очень довольные собой и своими шутками.

На другом конце лавочки, совсем на краю, сидела еще одна дама. Плохонько одетая, уже в возрасте, с дешевой сумочкой в руках, она казалась испуганной и робкой. В разговоры не вступала, сидела, скромненько подтянув ноги, обутые в довольно поношенные туфельки, под лавочку, да изредка поглядывая на часы, словно боясь куда-то опоздать.

Хамоватые соседки ее, казалось, даже не замечали и в расчет не брали. Подумаешь, сидит там какая-то неприметная «серая мышка», пусть уж благодарит, что с лавочки не согнали. А дама, словно и впрямь понимая свою незначительность, лишь поправляла седые волосы да скромно отворачивалась, чтобы не встречаться взглядами с громогласными тетками, царственно восседающими на другом конце скамейки.

Наталья, бросив в рот очередную пригоршню семечек, толкнула локтем в бок худую соседку:

– Слышь, Лидуха… А брат твой еще живет со своей-то? Иль опять разбежались?

Лидка, пронырливая и ехидная, сузила до невозможности свои и без того не крупные глаза:

– Ой, и не спрашивай… Ить она замучила его, брательника моего!

– Да ты что? – Наталья повернула свое могучее тело, чуть не столкнув худую тетку со скамейки, и удивленно взметнула брови: – Вот тебе и любовь…

Толстыми, короткими пальцами она смахнула с лоснящегося подбородка повисшую шелуху и прищурилась:

– Ну? И чего?

– Дак чего? Вот и говорю, нету жизни…

Наталья на мгновение призадумалась, но, очевидно, мозг, не привыкший долго думать, дал осечку, и поэтому она, махнув раздраженно рукой, хохотнула:

– Вот стерва-то… Окрутила мужика, опоила, а теперь – в кусты! А что ж брательник-то твой? Пьет?

Лидуха потерла глаза, будто собираясь всплакнуть, но, вовремя опомнившись, пожала плечами:

– Дак попивает… А чо? Кто ж нынче не пьет?

Наталья чрезвычайно довольная сделанным заключением, громко подытожила:

– И то правда. Мужик он на то и мужик, и выпить, и бабу поколотить…

Она раскатисто закашлялась, подавившись собственным смехом, а потом, побагровев от натуги и кашля, добавила:

– Но у меня такой номер не пройдет… Я их вот где держу!