Мимоза

Однако мы знаем, что о подобных вещах у Мимозы были самые необычные представления. Никто её не понимал. Она поступала так, как считала нужным, и потому продала те несколько украшений, что всё ещё оставались от приданого, щедро кормила толпы участливых гостей и при этом не залезла в долги. Когда у неё не осталось совсем ничего, умер сынишка её брата.

«Не ходи к ним», — сказал муж. Потому что ни сам брат, ни его жена не пришли навестить Мимозу, когда улетел её Маленький Павлин. На одно горькое мгновение её посетило страшное искушение послушаться мужа и отомстить за обиду. Но она отмела эту недобрую мысль и вместе с сыновьями отправилась в путь.

Печальное пиршество было в самом разгаре. Каждому гостю подносили большой, свежий лист бананового дерева, шелковистый, как богатый атлас, — лучше тарелки и не придумаешь! На нём возвышалась гора риса с самыми разными приправами. После еды лист сразу выбрасывают на кучу тлеющего мусора и никогда не используют дважды.

Когда во дворе появилась Мимоза без единого украшения, ведущая за руку сыновей, перед ней положили старый банановый лист, на котором уже ел кто-то из гостей. На листе лежала кучка риса, приправленного карри, должно быть, остатки от вчерашнего ужина.

Мимоза никак не могла поверить своим глазам. Она никогда ещё не видела, не слышала и представить себе не могла подобного унижения! Прикоснуться к листу, с которого ел другой человек, значит оскверниться; прикоснуться к объедкам — немыслимая мерзость и нечистота. Даже несмысленное дитя не станет так оскорблять своих приятелей. А предложить подобное гостю… Мимоза была поражена и сидела молча. Такие же листья положили и перед её сыновьями. Они поняли всю горечь унижения, и на глазах у них показались гневные слёзы.

И тогда их мама поняла, что делать. «Не плачьте, мальчики, — тихо проговорила она и нежно погладила по плечу возмущённых ребятишек, которые уже были готовы вскочить и навсегда покинуть негостеприимный дом. — Нам нужно быть терпеливыми и кроткими. Зачем расстраивать пиршество? Не будем ничего говорить; просто съедим то, что нам дали». И понизив голос, она прошептала: «Давайте примем даже это. Ведь ничего такого не произошло бы, если бы Господь этого не попустил».

Но на сердце у неё было горько и тяжело. Как только представилась возможность уйти, не вызвав скандала, они с мальчиками выскользнули за дверь и без остановки прошагали до дома целых пятнадцать миль. Мимоза боялась даже зайти к знакомым перекусить, чтобы пылающий внутри неё гнев не излился в словах, которые лучше оставить при себе. Придя домой, они тщательно вымылись, как будто пытаясь смыть даже воспоминания о том, что произошло, и все вместе сели ужинать. Трапеза их была скромной, но в доме царили любовь и нежная предупредительность, и мальчики, всё ещё кипевшие от уязвлённого самолюбия, наконец утешились.

Но муж всё-таки не удержался от упрёка: «Ведь говорил я тебе, не ходи туда!» Сердце Мимозы откликнулось на его слова горестным вздохом. И правда, лучше было бы не ходить!

Той ночью ей пришлось сражаться в одиночку.

Она прекрасно понимала, что означала эта грубость и все остальные оскорбления. Это было публичное унижение, непростительное с точки зрения обыкновенного индийца. Такое не забывается никогда. Не знаю, с чем это можно сравнить в нашей стране. Представьте, что на пышном банкете перед одним из гостей ставят тарелку с чужими объедками и кладут рядом грязную вилку и захватанный нож. Уже одно это просто неслыханно и невероятно грубо. Но здесь обида была ещё глубже, ещё больнее. Здесь ко всему прочему добавлялся ещё и религиозный подтекст. Ритуальное осквернение мерзко в глазах индийского народа. Мимоза задыхалась от слёз, вспоминая о своём маленьком Майиле, которого брат с невесткой даже не потрудились навестить, когда он лежал при смерти. Она пошла к ним, чтобы утешить их в такой же скорби, уже одним этим как бы говоря им: «Я прощаю вас. Давайте будем друзьями!» Они знали, что означает её приход, и вот как ей ответили.

Она вспомнила, как когда-то они отказались одолжить ей две рупии. Она давно простила и эту обиду. Но что толку прощать? Терзаясь до самой глубины души, она пылала от стыда, ещё и ещё раз переживая прошедший день в глухой темноте ночи. Неужели они поступили с ней так, потому что она не такая, как все, потому что она любит христианского Бога? Но ведь они и сами называют себя христианами! Так почему же они так унизили и оскорбили её?

Неужели это всё из-за того, что на ней не было украшений? Из-за того, что она не потрудилась даже занять несколько драгоценностей под залог? Все вокруг посчитали бы такой поступок простой вежливостью, но Мимозе это показалось бесчестным.