Миндаль

Мне вспомнилось, как у Гёте или Шекспира герои ради любви были готовы пойти на смерть. Или же как в сюжетах новостей передавали, что люди сходили с ума оттого, что их разлюбили, или же, наоборот, преследовали своих бывших возлюбленных. Или истории о том, как люди были готовы простить все, лишь только услышав три заветных слова «я тебя люблю».

Из всего этого я сделал вывод, что любовь — это какое-то потрясающее, запредельное чувство. То, что едва ли можно выразить словами или загнать в предписанные рамки. А про него говорят на каждом шагу, все кому не лень. Просто от хорошего настроения или в знак благодарности.

Я поделился этими мыслями с Гоном, но тот лишь хмыкнул и небрежно отмахнулся:

— Это ты у меня про любовь спрашиваешь?

— Ну я ж не прошу давать строгое определение, просто скажи, как ты это понимаешь.

— Типа, я такой знаток. Я сам без понятия. Хоть в этом мы с тобой похожи.

Гон хихикнул, а я воспользовался моментом и посмотрел на него: меня всегда удивляло, как быстро меняется у него выражение лица — в долю секунды.

— Хотя нет, у тебя ж были мама и бабушка. Они тебя любили, так что тебе лучше знать, меня-то чё дергать? — Теперь его голос звучал резко.

Гон взъерошил волосы на затылке:

— Откуда мне про любовь знать? Хотя попробовать я не прочь. Ну ты понял, это я про любовь между мужчиной и женщиной. — Он взял ручку и начал снимать-надевать колпачок, для пущей ясности несколько раз погоняв его туда-сюда.

— Так ты и так каждую ночь этим занимаешься, нет?

— Смотри-ка, наш тормоз, оказывается, еще и шутить умеет! Какой прогресс! Только я сказал «любовь мужчины и женщины», а не когда сам с собой. — Гон выдал мне легкий подзатыльник и вплотную придвинул свое лицо к моему: — А ты-то хоть в курсе, что это такое?

— Ну концепция в общих чертах понятна.

— Да? И какая же? — В его глазах затаилась усмешка.

— Процесс размножения. Эгоистичный ген[39] стимулирует инстинкт…

Я не успел закончить, как Гон снова дал мне затрещину — на этот раз посильнее и побольнее.

— Эх ты, бестолочь. Слишком много книжек читал, вот дурачком и остался. Теперь послушай, что тебе старшие скажут.

— Вообще-то, я раньше тебя родился.

— Завязывай уже со своими шутками плоскими.

— Я не шутил. Просто констатация факта.

— Бля, да заткнись ты!

Гон снова выдал мне леща, но я успел увернуться.

— О, ништяк! Нормально!

— Так на чем ты остановился?

— Кхм-кхм… — Гон прочистил горло. — Я думаю, что любовь — это чушь собачья. Только и разговоров про нее, типа «любовь прекрасна», «любовь вечна» и все такое. Пургу просто метут. Мне больше по душе вещи крутые, мощные, а не эта слякоть.

— Мощные?

— Да, мощные, жесткие. Лучше буду бить я, чем меня. Как Стальной Жгут.

Стальной Жгут… Гон уже несколько раз упоминал о нем, но я все никак не мог привыкнуть к этому прозвищу. От него веяло чем-то неприятным. Я поежился. Отчего-то появилось предчувствие, что история, которая за этим последует, мне вовсе не понравится и вряд ли мне захочется послушать ее еще.

— Он реально крут. Хочу стать таким, как он. — Когда Гон это говорил, что-то промелькнуло в его глазах, какой-то непонятный блеск.

Понятно, что рассчитывать на Гона в такого рода делах было опрометчиво. Я думал спросить доктора Сима, но было как-то неловко ни с того ни с сего огорошивать его таким вопросом.

Помню, как-то раз мама спросила у бабули, в очередной раз старательно выводившей иероглиф «любовь» — 愛:

— Мам, а ты знаешь, что он означает?

Бабуля подняла на мать возмущенный взгляд: — А то!

И тихо, с чувством добавила:

— Любовь.

— А любовь тогда что такое? — ехидно спросила мать.

— Разглядеть красоту.

Нарисовав верхнюю часть иероглифа, бабуля перешла к центральному элементу, 心 — «сердце», — и неспешно продолжила:

— Вот здесь, к примеру, есть три маленьких точки. Это мы: одна — я, вторая — ты, а третья — он.

Три удара кисти — и иероглиф 愛 — «любовь», символизирующий нашу семью, был завершен.

Тогда мне было непонятно, что означает «разглядеть красоту». Но с недавнего времени я начал присматриваться к одному лицу, которое не выходило у меня из головы.

51

Дора Ли. Это ее я все время вспоминал. И представлял ее бегущей. Как газель. Или зебра. Хотя нет, это все не то, никакие сравнения к ней не подходят. Она просто была Дорой. И бежала она как Дора. Вот ее очки в серебристой оправе валяются на земле. Вот, рассекая воздух, мелькают худощавые руки и ноги, размашистыми движениями уносящие ее вперед. Позади остаются лишь следы и разлетающаяся из-под ног пыль. Вот солнце бликует на стеклах ее очков. Все, забег окончен, и она прямо с разгона тут же водружает их на нос. Я успеваю заметить белизну ее пальцев. И это все, что я знал о Доре Ли.

52

Я увидел ее год назад, в первый день школы. В актовом зале шло торжественное собрание, за которым я наблюдал из последнего ряда. Нудная церемония быстро наскучила, я по-тихому открыл дверь и незаметно вышел в коридор. Там раздавался какой-то шум. Повертев головой, я увидел в конце коридора девушку.