Миниатюрист

Прижимая к себе Тею, Нелла перебирает в памяти последние пять месяцев. Ее влечение к Отто было очевидным. Что думала об этом Марин? Достаточно вспомнить, как она перевернула Неллин флакон с духами и пребольно ущипнула ее за руку. Для острастки? Это кажется невероятным. Что было между Марин и Отто? Любовь? Или только физическое влечение, пульсировавшее в темных коридорах, за закрытыми дверями? Как они это проворачивали? Кто все это начал, когда и почему?

Из-за крайней усталости ее воображению не под силу справиться с подобными вопросами. Как восстановить прошлое, когда настоящее дышит у нее на руках? На все ответ один – Тея.

Слышно, как наверху Корнелия возмущенно топочет в своих паттенах. К кому обращен ее молчаливый протест? К Всевышнему, к Отто, к Марин? В голове у Неллы калейдоскоп мыслей, и они нагромождаются одна на другую без ответа. Все они так или иначе коснутся Марин – но уже завтра, когда она наконец-то выспится. А что до тайных отношений между Отто и Марин, то вряд ли новый день в них что-то прояснит.

Нелла прижимает к себе ребеночка. Второго такого, вероятно, не сыскать во всем Амстердаме. Конечно, есть евреи, есть смуглые мальчики и девочки из Лиссабона, есть армяне, бежавшие от турок из Оттоманской империи, а что творится в далекой Ост-Индии, вообще неизвестно, но здесь, в Амстердаме, люди живут своим кругом, не смешиваясь с иностранцами. А тут, непосредственно у нее на руках, результат соединения двух полюсов империи, младенец, зачатый не где-то за тысячи миль отсюда, но прямо тут, в тайных закоулках отечества, в фешенебельном квартале Золотой Подковы. Здесь, в окружении мощенных булыжником мостовых и великолепных каналов, Тея выглядит еще более вызывающе, чем ее отец. Нелла разглядывает эту чудесную загадку с темной, цвета ириски кожей, а Тея, засопев, складывает пальцы в кулачок. Тихие звуки, издаваемые этим существом, кажутся Нелле обещанием будущего совершенства.

«Марин ведь ни разу даже не намекнула на то, что отцом ее будущего ребенка является Ганс Меерманс, – рассуждает сама с собой Нелла. – А если вспомнить мой разговор с ним возле тюрьмы, то и он ничего такого не сказал. Я слышала только то, что хотела услышать. Мое воображение досочинило целую историю. И вот теперь фантомная дочь Меерманса, предъявив характерные черты, указала на настоящего отца. Еще рано говорить о том, как упадет монетка, что она унаследует от Марин и что от Отто. Интересно, в курсе ли последний, обсуждали ли они ситуацию, фантазировали ли, как будет выглядеть их ребенок. Рождался ли когда-нибудь в Амстердаме такой младенец, как Тея?» Закрыв глаза, Нелла молится о том, чтобы получить ответ, как защитить это дитя.

Возвращается Корнелия и усаживается за стол. Возможно, ей стало невмоготу находиться в одной комнате с покойницей.

– Как она могла, – говорит Корнелия. – Я не понимаю, как она… – Оборвав себя на полуслове, она показывает пальцем на детскую головку: – Как ей теперь жить, Нелла? В этом городе с таким лицом?

– Что-нибудь придумаем.

Корнелия в задумчивости потирает лоб.

– Мне хотелось верить, что это господин Меерманс, – признается она. – Лучше бы это был он.

– Почему?

Внятного ответа, судя по всему, нет. Нелла пытается его прочесть по страдальческому лицу служанки. Уж не потому ли, что ребенка от Меерманса она не считала бы таким предательством? Для Корнелии Отто был другом, ее ровней, а Марин своего рода матерью. И вот ее все бросили.

– Я предупреждала его, что до добра это не доведет, – вырывается у Корнелии после долгого молчания. Скрестив руки на груди, она мечется по кухне. Она ведь еще совсем молода. Нелла вспоминает их первую встречу в прихожей, с какой уверенностью в себе и даже самонадеянностью взирала она на юную барышню. Неужели эта истрепанная жизнью женщина, не находящая себе места, та самая розовощекая служанка?

Нелла так и села. Последние слова Корнелии для нее как оплеуха. «Хотя чему я удивляюсь, уж кто-кто, а эта бой-баба никому не позволит исключить себя из разряда посвященных. В отличие от меня».

– Корнелия, так ты… знала?

Та с горечью кивает. Тяжело же ей пришлось: все знать и не иметь возможности вмешаться. И при этом молчать как рыба! Потому что проговориться значило бы вылететь отсюда с позором, снова стать нищебродкой.

– Корнелия, вы с Отто в этом доме десять лет, – говорит Нелла. – И десять лет назад Меерманс женился на Лийк.

Служанка посмотрела на нее непонимающим взглядом.

– Ну да. И что из этого?

Нелла молчит, крепко прижимая к себе девочку. Марин сама ей призналась, что при желании могла выйти замуж за Меерманса, но не захотела стать его женой. Она предпочла свободу и осталась в родных стенах. Тогда Нелла подумала, что речь шла о торговле, о бизнесе, о статусе домоправительницы. Возможно, все это тоже… и Йохан, пойдя ей навстречу, освободил ее от брачных оков. А может, она уже тогда желала быть с Отто? Неужто в свои двадцать два она положила глаз на четырнадцатилетнего парня? Это кажется невероятным.