Миниатюрист

– Его нет. – В голосе Марин звучат властные нотки. Снова усевшись и положив на колени пустую чашу, она принимается собирать рассыпавшиеся орехи.

– Марин, ты должна с ним поговорить.

– Вот как? – Вопрос обращен к грецким орехам.

– Мой сахар. Есть проблема.

– Ты хочешь сказать, сахар Лийк, – уточняет она. Меерманс смотрит на нее с видом человека, который слышит это не в первый раз. Марин, вздохнув, решает над ним сжалиться. – Тебе придется обсудить это с ним.

Она продолжает упорно избегать его настойчивого взгляда.

– Марин, ну ладно тебе.

Следует короткий смешок.

– Я не сторож брату моему[8].

Корнелия переминается с ноги на ногу, ей хочется поскорее уйти на кухню.

– Он не продал мой сахар, – говорит Меерманс. Марин поднимает глаза, не в силах скрыть своего изумления. – Товар гниет на складе. Почему Йохан не держит своего слова?

Марин потрясена. Она и понятия не имела о том, что партия сахара доставлена, а Йохан от нее это скрыл. Он обошел ее своим вниманием и сам не заметил, как обошел. Марин выглядит растерянной, не понимая, что происходит, лишенная силы воли. Удерживая чашу на коленях, она начинает потирать виски. Это, похоже, вошло у нее в привычку, она их массирует, словно стараясь освободиться от засевшей под ними нечисти, от отвердевшей мысли, блуждающей в черепной коробке. Краем глаза Нелла видит Отто, выглядывающего из гостиной через приоткрытую дверь. Встретившись с ним взглядом, она опускает глаза, чтобы не выдать его раньше времени.

– Йохан поступает как ему заблагорассудится, – наконец говорит Марин. – Уж кому об этом знать, как не тебе.

Меерманс переводит взгляд с нее на Неллу, потом на служанку и даже на Дхану, лежащую в тоске.

– Мы можем поговорить наедине?

– Нет, – отвечает Марин.

– Что ж. Я хочу, чтобы ты знала до того, как тебе об этом скажет Лийк. Пошли разговоры о твоем брате.

Марин поднимает на него глаза, сжимая в кулаке орех.

– О моем брате постоянно идут разговоры.

– Сейчас другое.

– И что же ты про него рассказываешь, Ганс? Может, не стоит этого делать?

Услышав свое имя, Меерманс прокашливается и принимается теребить поля шляпы. Он прокручивает ее в пальцах, прежде чем произнести:

– Это не я. Я бы не стал.

– Ну? – Марин начинает терять терпение. – Какое еще вранье?

– Его видели.

Марин сразу поняла, рука зависла над чашей. А Нелла чувствует, как у нее заколотилось сердце.

– Видели, – повторяет Марин.

– На Восточных островах. – Меерманс берет паузу. – Он мой старый друг. А Лийк хочет, чтобы, несмотря на это, я…

Марин встает со стула.

– Хорошего тебе дня. Насчет сахара я с ним поговорю. Спасибо, что нашел время зайти.

Поняв, что дальнейшие переговоры бесполезны, Меерманс уходит, и они слышат его удаляющиеся шаги. Женщины сидят молча. Бледная Марин в раздумье кусает губы. Скрипнула дверь гостиной, но Марин не обращает внимания. Нелла глядит на Корнелию. Если та и знает, что Отто их подслушивал, она и не думает ни о чем говорить хозяйке.

– Хватит уже Йохану рыскать в поисках Джека, – подает голос Марин. – Ему лучше посидеть дома.

* * *

Йохан возвращается с пустыми руками. Нелла поджидает его в холле.

– Пусто. – Он растопыривает ладони, словно показывая, как Джек проскользнул между пальцев. – Он прячется, но я его найду.

Нелла забирает у него пальто, а он влезает в свои паттены, думая о своем.

– Йохан, – напоминает она о себе.

– Да? – Он поворачивает голову. У него усталый вид, и ему не мешало бы постричься. Он глядит на жену, а та никак не может подобрать нужные слова. – Что такое? Опять Марин?

– Ничего. – Она берет паузу. – Я рада, что вы дома.

– А где ж мне еще быть?

– Йохан…

– Да?

– Возьмите.

Он хлопает глазами, не сразу поняв, что ему предлагают.

– Резеки? Это Резеки.

– Да, – говорит она. – Она ваша.

Какое-то мгновение он разглядывает миниатюрную собачку у себя на ладони, а затем трогает шелковистую серую шерсть, умные глаза-бусинки, стройные ноги. Красной метки он не увидел, и Неллу это несколько удивило. В том, что метка существует, у нее нет никаких сомнений. Или он просто промолчал?

– Я заказала ее для кукольного дома, который вы мне купили, – поясняет она. Он держит собачку как талисман и от волнения ничего не может сказать. Что-то заставляет Неллу обернуться: за ними наблюдают из полутьмы. Марин смотрит на ее пустую ладонь так, словно ждет, не подарят ли и ей что-нибудь в утешение. Нелла вспыхивает: для золовки у нее ничего нет. Да та вроде никогда и не ждала от нее подарков. Марин разворачивается и уходит по темной лестнице, а у Неллы такое чувство, будто ее чего-то лишили.

Все падают от усталости и спать отправляются рано. Корнелия приготовила похлебку из свиных ножек, фасоли и репы, но если Нелла ее хотя бы пригубила, то остальные к ней даже не притронулись. Зато чаша с орехами опустела.

…Корнелия растормошила молодую хозяйку часов в пять утра, за окном еще было темно. Стоявший в спальне холод заставил ее задрожать и быстро прийти в себя.

– Ушел, – коротко сказала служанка.

– Ушел? – переспросила Нелла, с которой разом слетел сон.

– В кровати его нет. – Корнелия посуровела, в лице ни кровинки.

– О господи, Корнелия, ты о ком?