…Что? Курит папиросы «Казбек»? А вы, педагоги, для чего? Вас, уважаемые, спрашиваю. Разве вы не можете подсказать родителям, какой сорт табака лучше курить в таком возрасте? Я в этих дурацких табаках совсем не разбираюсь. А вы наставники, вы в курсе. Может, Семе и вправду деликатнее курить сигареты?
…Вино пьет? Боже мой! Прошу вас, поймите мать. Приходят гости, друзья… Разве мы можем изолировать мальчика от праздничного стола? Гости начнут деток славить, тост поднимать, а родители на дыбы, родного сына станут взашей гнать? Вы же педагог! Это же психологически угнетает парня! Господи! Вы любого доктора спросите: виноградное некрепленое вино советуют даже в манную кашу лить, детей от скарлатины им спасают. Коньяк мы, разумеется, не даем. Мы прекрасно понимаем: коньяк ученикам девятого класса не рекомендуется…
…До свидания! Извините! Не забывайте, я — мать! Я не позволю моему ребенку копать силосные ямы…
Спасибо папочке, благодарствие и мамочке: помогли — с девятого в десятый перескочил.
Вот тогда, в десятом классе, я впервые погладил по спине живую корову.
Послали нас на практические работы в село. Поехали мы в колхоз всем классом.
На дорогу нам собрали огромные мешки. Во-от такие! За весь курс десятилетней науки впервые довелось на собственном горбу такие тяжеленные мешки тащить.
Несли до самой станции. Правда, сбоку и наши мамы нести помогали да все уговаривали:
— Вы же, мальчики, не вздумайте коров доить! Будь они неладны! Да вы же молоденькие! Да вы же глупенькие! Да вы же нигде не бываете! Да вы же ничего не знаете!
Я и Жора в колхозе провели время в реконструктивно-технических дискуссиях. Дискутировали — скоро ли наступит всеобщая автоматизация. Надавил кнопку — молоко. Нажал — сметана. Крутнул — котлеты, повертел — паштеты…
Включил радио, а репродуктор как загомонит, как закричит:
— Хлопцы! Может, вам еще и по сто грамм налить?
Двадцатые именины. Именинным вечером, как всегда, заправлял Жора. Сказано — артист. Артистически взобрался мне на плечи, и я лошадиным галопом дважды прокатил его вокруг стола.
Чудесный кросс. Аплодировали. Только Галина, моя симпатия, воздержалась. Я слышал, как она сестре Наде шепнула:
— Так и твой братик любит кататься на шее родителей.
Странная девушка, не разумеет красоты жизни. Не чувствует нежных струн моей романтической души.
Да и в самом деле: разве это поэзия — рубанком строгать, лопатой землю копать? Породили отец и мать — пусть чтут, пусть рожденного кормят. Это закон природы.
Бабуся — моя первая защитница.
— Куда вы его, — говорит, — на работу выпроваживаете? Он еще не наигрался.
Скажет и шелестящую ассигнацийку незаметно ткнет:
— Внучек, поди развейся!
Распречудесная старушенция! Частенько выручает.
Именинный вечерок заканчивали солянкой. Солили холодное пиво. Проклятая соль и подвела — рассолила и разварила основных правофланговых гостей.
Первым окосел Жора — свалился. С разгона лбом ударился о пол. Колени подогнул, спину согнул, но сознания не потерял, продолжал славить именинника на четвереньках…
Ох и Жора! Ай да мастер. Ползал и звонко мяукал, лаял, мычал и хрюкал. Мастерски имитировал визгливого поросенка.
Утром соседи спрашивали бабусю:
— Спиридоновна, когда это вы купили поросную свинью?
С Галиной у нас почему-то все чаще начали возникать конфликты. Каверзная девушка — идет против нашей компании. Нет-нет, да и уест, да и кольнет.
На крыльце спорили — может ли у двадцатилетнего парня рассохнуться десятая клепка?
— Я возражаю — анатомия совсем ничего о сухих клепках не упоминает.
— А ты, — говорит Галина, — чаще в анатомию заглядывай. Побольше книжек читай.
— Не думай, Галя, — говорю, — не думай, что я не читаю. Я в книжечки заглядываю.
— Почему же ты тогда пьешь? Почему нос дерешь?
— У меня, — говорю, — такая красота: штаны коротенькие, а нос длинный.
— Работать можно и в коротких штанишках.
— Не могу, Галочка! Не могу работать. У меня на работе кружится голова.
— Глупости мелешь! Труд — благородное дело. Труд освежает голову.
Сказано — переучилась. А как я тебя, Галочка, уважаю. Люблю. Я каждое утро твои русые косы высматриваю вот здесь, на крыльце. А ты смеешься, издеваешься.
Девичьи очи — непростая сила. Влияют… Повлияли и на меня чудесные карие глаза Галины. Уговаривала-уговаривала и уговорила: дал слово — брошу лодыря гонять. В субботу пойду на работу.
Галина тепло взглянула и нежно пожала руку.
Но снова не сдержался — товарищи подвели.
Как-то Галина остановила. С лекции шла. Спешила. В руках несла какой-то сверточек.
— Галя! — говорю. — Здравствуй!
— Здравствуй! — ответила. — Ты снова пробку проглотил?
Я стал в позу виноватого и прошу:
— Галинка! Выслушай, пожалуйста! Выслушай внимательно. Так и так, — говорю, — рвался… вырывался… упирался…
Говорю и беру Галинку за руку. Не дает. Вырывает. Тогда я зашел с тыла. Вежливенько обнял за талию.
Грубиянка! Вытащила из пакета селедку и как стеганет соленой рыбиной по моим губам!
Бедненькие, на всю улицу звонко чмокнули.