Миниатюры с натуры

Говорят, чтобы быстро встать, надо освежающий снег к голове приложить. Но по новой процедуре не снег к голове, а голову к снегу надо с разгона приложить!.. Вот эта процедура хорошо, говорят, освежает…

Не знаю. Не пробовал. Рекомендовать не буду.

ДЛЯ ВЕРУЮЩИХ И НЕВЕРУЮЩИХ

Какой-то Липник, возможно, иекзархист, а может, иеговист, на имя полтавского областного Дома народного творчества прислал письмо, в котором пишет: «Писатель Ковинька перед микрофоном доказывает, что его из глины не лепили и святым духом не сотворили. Предупредите его, пусть он внесет за упокой своей души десять тысяч, иначе кипеть ему в адской смоле…»

Факт

1

Чего скрывать, я давно хотел в пекло попасть.

Вы, спрашиваете, что меня туда тянуло? Признаюсь — не терпелось разглядеть, за какие же винтики многоженцев хватают, когда в казан бросают.

Хотелось увидеть и другое: как возле казанчиков выгибаются и изгибаются пьянчуги, хапуги, бюрократы, казнокрады…

Да!.. Что хотел, то хотел. Родичи, правда, не пускали. Более того — пророчили. Бабуся говорила:

— Тебе стежечка выпадает прямо в рай!

Может, старенькая и правду говорила, потому что я не сквернословил, по воробьиным гнездам не лазил и на девчат не поглядывал. Возьмите и другое: на улицу не выбегал, возле плетня не стоял, не кахикал, не чихал и не звал: «Апчхи, чернявая! Кахи, белявая!»

Почему я не кахикал и почему я не чихал? Не буду от вас скрывать — боялся.

В нашем селе росли девчата стройненькие, красивенькие и в руках были дебеленькие.

Кахикнешь, а какая-нибудь подойдет, схватит за грудки, прижмет к плетню и начнет по неписаной анкете расспрашивать: «А ну, хлопче, с чем ты тут кахикаешь?»

И… И… пропала моя репутация.

Дома сидел. Дома бабушке Ветхий завет читал и своими словами райские картинки передавал.

— Вот это, видите, Ева в раю стоит.

— Без юбки?

— Без, — говорю.

— Бесстыдница!.. Бесстыдница!.. Неужели ей трудно было на себя какую-нибудь мешковину набросить? А это кто рядом?

— Это, — говорю, — Адам.

— И он без рубашки? О боже! Царица небесная! Бесстыдник! Без штанов стоит! Хоть бы кто-нибудь тюкнул; что ж это ты, бесстыжий, в раю голым телом светишь?

Самые серьезные коррективы бабуся внесла утром:

— Возьми эту ветхую книжку, положи ее в торбочку и иди в рай. Пойди и вот тем — Адаму и Еве — передай: придет моя бабуся, она знает, какую крапиву рвать и по каким местам стегать. Я не посмотрю, что они и такие, и сякие, и райские, — отстегаю! Я и твоего отца, и твою маму разве ж так хворостиной гоняла… Бывало, станут вечером под грушей и шепчутся, и шепчутся… А я из-за угла шав-шав… Да по ногам, по ногам… «Хвороба вашей матери! Не блудите! — кричу. — Венчайтесь! — кричу. — Без венца вас черти в пекло загонят!»

Так вот, говорю, и мне такое выпадало: в адский казан или в светлый рай… Куда — сердечно меня, уже взрослого, убеждала черноокая Палазя. Любила меня Палазя, и я ее любил. Да не так я ее, как она меня. Бывало, сядем под той самой грушей. Палазя прильнет и убеждает:

— Чего тебя в тот рай тянет? Что ты там будешь делать? Ни тебе прильнуть, ни тебе поцеловаться. Ни потанцевать, ни попеть… Одна нудота! Посмотри, какая в садике краса! Лучшего места, как под грушей, и на свете нет…

Я и кручусь, я и верчусь, и деликатно предупреждаю:

— Палазю, не льни! Бабуся говорили, что это блуд! Черти подсмотрят и тебя, и меня в пекло потянут.

— Подумаешь, напугал! Пусть тянут! Не так страшен черт, как его малюют!

И лукавого Палазя не боялась. Еще сильнее ко мне льнула. Вот под грушей мне впервые правдивая мысль пришла: «Чем, — думаю, — ангельскую нудоту в раю терпеть, то лучше с блудницами в смоле кипеть».

Да все, извините, некогда было адского кипяточку попробовать… То то, то се… То учился, то работал, то в творческих командировках странствовал…

Но, как говорят, свет не без добрых людей. Нашлась праведная душа — похлопотала… И в нежных тонах теплую реляцию написала. Мелким-мелким почерком та реляция на бумаге начертана. Даю по оригиналу: «Их экселенции, чертячей обер-резиденции. Поскольку сочинитель Ковинька в своих насмешках доказывает, что его из глины не лепили и святым духом не сотворили, коленопреклоненно вас умоляю: наглеца острыми когтями схватить и немедленно в адском казане утопить. Любитель высоких небес и лукавых чудес, ваш покорный слуга Сидор Липник».

Подумайте, какая химера! Какая оказия!

Только я лег, только хотел глаза закрыть, смотрю — наваждение! Из спичечной коробочки вылезает малюсенький чертик. За ним другой, третий…

Вылезли, перевернулись и сделались такими, как жеребята. Ржут, копытами бьют, задки подкидывают.

— Черти! — кричу. — Черт вас побери! Чего вы повыскакивали?

— Выставляй, — говорят, — из-под одеяла грешные колени, будем хватать!