Миниатюры [СИ]

Роковое движение получилось как-то само. Звук выстрела показался оглушительным…

Он как-то обмяк, откинулся на спинку кресла и по белоснежной рубашке начало растекаться красное пятно. Перед глазами потемнело. Лиза отбросила теперь ненужный пистолет, упала на колени, обхватила голову руками и тихонько завыла… Больно-то как. Зачем? А гроб Олежки — зачем? А его труп на остановке?

Чужой, страшный… И сладкий запах жасмина, от которого Лизу теперь всю жизнь мутить будет. А потом срывающийся в трубку голос, тихое «Спасите», вой сирен и пустые, ничего не значащие слова.

— Говорил я Олегу, не лезь, да разве он послушает? — причитал на похоронах Макс. — Они ребята серьезные.

— Кто — они?

— И ты туда же? — в ненормальных, с сузившимися зрачками глазах Макса плескался страх.

— Кто они?

Смотрела на Макса, а в ушах звучал голос Олежки: «Не понимаешь, ничего ты не понимаешь. Они Макса испоганили… Брата… я должен узнать кто… Отомстить.»

А потом обжигающее одиночество. Попытка жить дальше, когда дальше жить не получается. Ледяная маска на лице, холодно улыбающиеся губы. «Ты так быстро оправилась», — упрек в уставшем голосе Олежкиной матери. «Ты не совсем оправилась,» — тихое, шипящее утверждение в словах Макса. Холод заветного ключа в ладони. «Ты можешь отомстить, если хочешь…»

— На меня смотри! — Лиза вздрогнула. Неужели не убила? А ведь не убила же… Вот он, стоит над ней, прижимает к плечу быстро намокающий шарф. Целится в нее из ее же пистолета. Ну и пусть.

— Говорил же, бабы — дуры. Проверять надо, куда стреляешь. И добивать сразу. Но поздно рыпаться-то, дорогая. Зачем концерт устроила? С картами?

— Я думала… отвлечь.

— Отвлекла, факт. Я дурак и расслабился. Не думал я, что такая рохля меня грохнуть попробует.

Лиза промолчала, опустив голову. Убьет? Пусть. Убийцей быть так сложно… оказывается. И жить с этим, наверное, сложно.

Пусть даже убила такую сволочь, как этот…

— Ключ откуда взяла?

— Макс дал…

— Макс дал, — передразнил ее, передернувшись от боли. — Совсем от наркоты крыша поехала. А я ведь ему говорил, что убивать не все могут. Я — могу. Он — тоже. Ты — нет.

— Макс не убивал… — безжизненным голосом сказала Лиза.

— Думаешь, я твоего Олега? А нафиг мне? Макс со страху и прихлопнул. Если тебе легче, я с ним тоже церемониться не буду.

Церемонился, факт. Друг детства, как-никак. Но есть вещи, которые я не прощаю. Тебе вот тоже не прощу. Скажи спасибо, что умрешь быстро. Максу так не повезет.

— Обещаешь? — она вдруг зауважала этого адвокатишку. Его не убивать надо было… а просто прийти и поговорить… сдать Макса. Но теперь уже поздно.

— Обещаю.

На этот раз выстрел был тихим…

Ведьмина месть

— Оля, это легко! Я тебе помогу, не бойся.

Превращение прошло безболезненно. Все вдруг увеличилось, краски исчезли, и осталась только я — муха…

— Оля, вперед! — звучал в голове голос Лены. — Выше! Не бойся!

Я подчинялась. Летела по подсказке Лены, слушала ее подбадривание и… Паутина.

— Лена! — позвала я.

Ответа не было.

Я осторожно попробовала вытянуть из липкой нити крыло, но попала туда другим… потом обеими лапками. В брюхе похолодело.

Что-то, вроде человеческое, говорило — двигаться нельзя. Но глупое и мушиное орало обратное. И я подчинилась. Мушиному.

Замахала крыльями, забилась в паутине.

— Лена, помоги! — кричала я.

Лена не слышала. Почему?

Нельзя биться, шептал разум. Вырывайся, орала муха. Я рвалась… Еще. Еще! Сильней! Ну же! Еще немного! Рвись! Рвись, проклятая паутина! Рвись же!

А вот и хозяин. Паук, огромный и страшный. Медленно приближается. Не спешит. Не голоден?

Не сдаваться! Бейся! Шевели крыльями… Ну же, ну! Еще немного… паук… Боже, какой страшный. Боже, услышь меня! Не буду больше ведьмой, прости! Рвись же паутина, рвись… рвись… прошу…

Мухи не умеют плакать. Не умеют бояться. Это неправда. И паук — неправда. И паутина — неправда. И смерть — неправда. Не хочу умирать… Рвись, проклятая!!! Ну же, ну! Давай, Олька, бей крыльями! Бей! Лапками помогай! Рвись… рвись… сил нет…

Бесполезно… Рвись!!! Не могу больше, не могу… Паук уж близко.

Одна из мохнатых лап коснулась моего брюшка. Я хотела закрыть глаза, но век у меня не было! Я могу только смотреть…

Вот он поднимает брюхо, прицеливается…

Уйди, гад! Я человек! Пауки не едят людей! Уйди!!! Слушай меня! Я сильнее! Вот сейчас перестану быть мухой и тебя одним пальцем! Уйди… пожалуйста, уйди…

Паук не слышал. Мухи не умеют говорить. И плакать не умеют.

И глаза закрывать. И молить… молиться… ничего не умеют. И я не умею.

Укол. Больно. И все равно…

— Не стоило отбивать у меня парня, — услышала я голос Лены.

— Будешь умирать медленно, мучительно…

Ушел

На берегу Темной реки тихо и спокойно. Опускается на воду красноватое солнце, свет его озаряет мягкие, ласковые волны, красит золотистый песок уютом, проникает в душу, чаруя и завораживая… Даруя тепло, озаряя радостью…

— Жанна!

Его руки ласково обнимают за талию, дыхание щекочет шею, поцелуй находит губы. Сладко, душно, беспокойно. Страсть уносит, как течение листик, подчиняет, гладит душу волнами, заливает золотом и выплескивается наружу, на него, на любимого!