Миниатюры [СИ]

Любимые губы пахнут медом. Любимые глаза завораживают.

— Здравствуй, родная. Я нашел выход!

Дима тянется в карман куртки и достает небольшой желтоватый шарик.

— Смотри!

Она смотрит на шарик, чтобы не смотреть в его глаза. Боится, знает, что увидит. Торжество.

Душа сворачивается клубочком, вспыхивая болью. Легкий стон застывает на губах, с последним лучиком солнца уходит счастье, оставляя жгучую рану. Там, за матовой оболочкой шара, чуть светится хрупкая, тонкая фигурка со сложенными за спиной крыльями.

— Я смогу жить! — кричит он.

— Какой ценой? — шепчет она.

В свете шара глаза Димы кажутся огромными, безжалостными, хлещут удивлением, потом гневом, обжигают жестокостью.

— Жалеешь его! Ты его жалеешь!

— Дима, это же проводник.

— Ну и пусть!

— Он помогает людям, ведет их, вдохновляет. Как ты можешь…

— Ну и пусть!

— Как я могла? Как могла тебя любить?

Дима отшатывается. Пальцы его выпускают шарик в траву, и тот катится по листьям, теряет по пути свет и гаснет, касаясь кромки воды. Жанна уже не сдерживает слез. Все равно он не увидит, все равно не поймет. Все равно не вернется!

Ее Дима, ее гордость, частичка ее души — все осталось в прошлом. Далеком, безумном прошлом, а что здесь? Осенняя тишина, тягучая, густая тьма и тоска!

Ноги отказываются держать, боль одурманивает, растекается по влажному, мягкому песку волной, окутывает ватным одеялом, а у кромки воды вспыхивает звездочка. Сначала крошечная, маленькая, она вдруг разрастается, озаряет берег мягким, золотистым светом…

— Жанна! — Голос срывается на крик, жжет страхом.

— Жанна, помоги!

Не может она помочь… Не в силах оторвать взгляда от крылатой фигурки, не в силах вдохнуть, пошевелиться. Только смотрит и смотрит на маленький шарик, черпает силы в его свете, и старается не замечать колышущейся на ветру полы плаща друида, легкого, чарующего аромата молодой листвы и внезапно загустевшего воздуха…

— Идем со мной, дитя…

Пронзительный крик Димы, дыхание смерти. Он ушел. Ушел.

Больно. Душно. Противно… Его вина. Проводника! Пальцы сами собой касаются шара, уверенно давят упругую поверхность, стремясь уничтожить.

Яркая вспышка света. Ошеломляющий восторг. Беспамятство.

Над рекой восходит солнце. Закончилась колдовская ночь друидов, а Дима смог уйти. Ее Дима, которого Темная река забрала пять лет назад, наконец-то смог уйти. Остались в прошлом ежегодные встречи в день мертвых, долгие ритуалы, любовь и сожаление.

Новая проводница раскрывает за спиной крылья. Бывший проводник уходит в новый день, возвращаясь к цивилизации.

Каждому свое счастье.

Ближний мой

— Ну и? Ты все еще веришь?

Я всегда знал, что чертям доверять нельзя. Знал? Знал, а все равно купился.

— Думаешь, люди милые, белые и пушистые? Наивный! А, может, ты еще в сказки веришь о «ближнем», и том, что в праздники все добрее? Тогда иди под Новый Год…

На вокзал… я и пошел. Поспорил. С чертом? Дурь какая…

Но мне так хотелось доказать…

Однако теоремка доказываться не спешила. Целый день я уже морозил то, на чем сидел, на ступеньках вокзала, но жестяночка наполняться и не думала. Не, народу было немало. Все куда-то летели, смеялись, хвастались, что кому купили на Новый Год, а на несчастного нищего обращали внимание лишь изредка. Первым был плотненький батюшка, который изволил меня перекрестить. Спасибо.

Но мне кушать хочется. Второй была высохшая старушка, что окинула меня презрительным взглядом и начала ныть такой же высохшей подруге: «Вот в мои времена…» Ох, как моему желудку интересно, что там было в твои времена… а в моем мире был бы уже ужин… В жестянку упала конфета и, подняв глаза, я увидел хорошенькое дитя в коротеньком полушубке. Но я даже улыбнуться в благодарность не успел, как дитя потащили вверх по лестнице, выговаривая: «Никогда не разговаривай с чужими дядями!» А она со мной разговаривала? Конфета была вкусная, но мало… А вот презрения и равнодушия в глазах людей — хоть отбавляй!

Люди, вы чего? За помощь мне, в Новый Год, я подарю вам подарок, который вам и не снился!

Пуста жестяночка. А народ спешит, орет, торопится. И злится.

На что, зачем? А черт их знает…

Да, черт их знает, я, наверное, — нет.

Спеть, что ли? Да только вот песни не по моей части… а жаль.

— Мужик, ты очумел, здесь я пасусь! — пьяно рыкнуло над ухом. Надо мной стоял нищий… Бомжик, по ихнему. Пахло от него не ахти, выглядел он не лучше.

— Есть хочется, — проныл я.

— Да всем хочется, — ответил бомж. — Да только место ты выбрал неудачное. Здесь редко подают, домой они спешат. И вообще… моя то корова и я ее дою, понял?

— Понял, понял, счас пойду, — ответил я, поднимаясь.

Действительно, весь день просидел, куда уж больше. В животе предательски забурчало.

— Аж так дело плохо? — сочувственно сказал бомжик. — Ну, идем, мужик, так и быть… налью тебе в честь праздничка. И хавчик, наверное, найдется.

Я лишь улыбнулся… вот он — мой ближний.

Папа

5 лет.

— Папа, давай поиграем!

— Отстань, я занят!

10 лет.

— Папа, задачку помоги решить…

— Сын, не видишь, дела у меня.

15 лет.

— Папа, я в первый раз влюбился.

— Ага, потом поговорим, встреча, знаешь ли…

20 лет.