Минин и Пожарский

Повсюду в разных концах Московского посада главными узлами сопротивления стали стрелецкие слободы. Против Ильинских ворот стрельцы под командованием воеводы Ивана Бутурлина не позволили Гонсевскому прорваться в восточные кварталы Белого города и не пропустили врага к Яузским воротам. На Тверской улице роты наемников были отброшены от Тверских ворот. В Замоскворечье сопротивление возглавил воевода Иван Колтовский. Здесь восставшие, соорудив высокие баррикады у наплавного моста, обстреливали Водяные ворота Кремля.

Пожарский приказал построить острожек у церкви Введенской богородицы и поставить в нем пушки. Ополченцы и москвичи быстро вырыли ров и насыпали вал. Из бревен и досок сбили крепостные стены, поставили частокол. Гонсевский вывел из Кремля на помощь коннице пехоту. Часть всадников была спешена. Интервенты вновь атаковали восставших. Отряд зарайского воеводы сражался целый день с численно превосходящим противником. О том, действовали пушки Пожарского, читаем у того же Маскевича: «Жестоко поражали нас из пушек со всех сторон. По тесноте улиц мы разделились на четыре или на шесть отрядов; каждому из нас было жарко; мы не могли и не умели придумать, чем пособить себе в такой беде, как вдруг кто-то закричал: „Огня, огня, жги дома!“»

История донесла до нас имя человека, который подал пример интервентам, — им оказался русский изменник Михаил Салтыков. Отступая от своего подворья, боярин приказал холопам сжечь хоромы, чтобы нажитое им богатство никому не досталось. Пожар заставил повстанцев отступить. Его «успех» оценили. «Видя, что исход битвы сомнителен, — доносил Гонсевский королю, — я велел зажечь Замоскворечье и Белый город в нескольких местах».

Исполнителями этого варварского решения стали немецкие наемники, взявшие на себя обязанности факельщиков. Ветер гнал огонь на повстанцев, те отступали. Вслед за пожаром шли вражеские солдаты. В деревянной Москве в обстановке уличных боев пожар принял громадные размеры и выгнал из засад защитников города. Это помогло Гонсевскому сломить сопротивление на Кулишках и подле Тверских ворот.

В тесноте охваченных пожаром московских улиц, но словам гетмана Жолкевского, «происходило великое убийство; плач, крик женщин и детей представляли нечто подобное дню Страшного суда; многие из них с женами и детьми сами бросались в огонь, и много было убитых и погоревших…». В горящей Москве русские не могли долго обороняться и побежали навстречу подходившему к Москве земскому ополчению.

До конца держались лишь возглавляемые Дмитрием Пожарским отряды, которые успешно отбивали попытки поляков зажечь ту часть города у Сретенки, где они оборонялись. В жестокой сече ратники отбивали одну за другой атаки польской конницы и наемной немецкой пехоты. 20 марта в бою в укреплении около своего двора на Лубянке Дмитрий Михайлович был трижды равен. Падая на землю, он простонал: «Лучше мне было бы умереть, чем видеть все это».

Оставшиеся в живых боевые соратники Пожарского увезли тяжело раненного воеводу сперва в Троице-Сергиев монастырь, затем в его вотчину Мугреево в Суздальском уезде.

Москва продолжала гореть и 20 марта, так как накануне вечером польское командование отдало приказ «зажечь весь город, где только можно». Да выполнения этого приказа были выделены две тысячи немцев, отряд польских пеших гусар и две хоругви (отряда) польской конницы. Поджигатели выступили из Кремля за два часа до рассвета. Пламя, раздуваемое жестоким ветром, охватывало дома и улицы, Вся столица пылала. Пожар был так лют, что ночью в Кремле было светло, как в самый ясный день. Интервенты были в безопасности: их охранял огонь.

21 марта интервенты продолжали жечь город. Один из них вспоминал: «Мы действовали в сем случае по совету доброжелательных нам бояр, которые признавали необходимым сжечь Москву до основания, чтобы отнять у неприятеля средства укрепиться… Смело могу сказать, что в Москве не осталось ни кола ни двора». Пожар и уличная битва вошли в историю как «московское разорение».

Во время пожара восставшие послали за помощью в Коломну и Серпухов. Земские воеводы Иван Плещеев и Федор Смердов-Плещеев немедленно двинули свои отряды и прибыли в Замоскворечье. Подошедший в это время на помощь Гонсевскому из Можайска полк Струся не смог пробиться в столицу: москвичи захлопнули прямо перед носом его гусар ворота Деревянного города. Тогда на помощь пришли факельщики, которые подожгли стену. С приходом свежего полка гарнизон интервентов заметно усилился и теперь мог за крепостными: стенами выдержать длительную осаду в ожидании спасительной помощи из Речи Посполитой.

Москвичи, видя, что последние очаги сопротивления восставших, за исключением Симонова монастыря, подавлены, начали покидать выгоревшую столицу.