Нага, все еще сильно расстроенный, внял совету Р. Ч. и спросил Принцессу, не хочет ли она переехать к нему и пожить в его доме. Она в ответ протянула вперед руку и нежно пригладила кустистые брови Наги, зажимая волосы между большим и указательным пальцем. Она сказала, что ничто в жизни не сделает ее более счастливой, но сначала она хочет освободить
За все годы, что он и Тило были женаты, Нага ни разу не видел ее матери. Тило никогда о ней не говорила, но, конечно, Нага в общих чертах знал ее историю. Мать звали Марьям Ипе. Она происходила из старинного аристократического христианского сирийского семейства, переживавшего не лучшие времена. Представители двух поколений этой семьи были выпускниками Оксфорда, а сама она получила образование в приходской школе в Утакаманде, среди холмов Нилгири, а затем продолжила образование в христианском колледже Мадраса, после чего болезнь отца заставила ее вернуться в родной город в Керале. Нага знал, что она преподавала английский язык в местной школе до того, как основала собственную школу, которая со временем стала самой успешной средней школой, известной своими образовательными инновациями. Эту школу Тило посещала до поступления в делийский колледж. Нага читал несколько газетных статей о матери Тило, в которых имя Тило не упоминалось, но говорилось о приемной дочери, жившей в Дели. Р. Ч. (чьим призванием было знать все обо всех, а самое главное, давать понять всем, что он знает все и обо всех) однажды принес Наге целую папку газетных вырезок, сказав: «Твоя приемная теща очень непростая птичка». В статьях был охвачен период в несколько лет. В некоторых статьях речь шла о школе и передовых методах преподавания, о превосходном общежитии и подобных вещах. В некоторых же статьях говорилось о кампаниях по защите окружающей среды, которые вела мать Тило на деньги, полученные в виде премий министерства просвещения и других наград. В статьях говорилось о женщине, которая преодолела происшедшую с ней в молодости беду и стала тем, кем стала, — образцовой феминисткой, не переехавшей в большой город, но решившей вести нелегкую борьбу в родном маленьком городке, сражаться с мужским семейным насилием. В статьях говорилось о том, как эта женщина постепенно завоевала восхищение и уважение со стороны тех, кто вначале издевался над ней. Говорилось и о том, что она смогла вдохновить целое поколение женщин, внушив им уверенность в достижимости заветных желаний и поделившись с ними способностью мечтать.
Всем, кто знал Тило, было ясно, что она отнюдь не приемная дочь женщины на фотографиях. Несмотря на разительное отличие в цвете кожи, черты лица у них были почти одинаковыми.
Из того немногого, что знал Нага, он понимал, что в этих газетных историях упущена значимая часть общей мозаики — безумие Макондо[37]
, но это уже предмет литературы, а не журналистики. Он никогда ничего не говорил жене, но считал, что ее отношение к матери было демонстративно карательным и неразумным. По его мнению, даже если правдой было то, что Тило была ее родной дочерью, которую эта женщина не признала официально и публично, то правдой было и то, что для молодой женщины, воспитанной в традиционном обществе, выбор независимой, не связанной узами брака жизни ради того, чтобы взять своего ребенка, рожденного вне брака, — даже притворившись благотворительницей и приемной матерью, — было уже актом высокого мужества и любви.Нага заметил, что во всех газетных статьях Тило был посвящен один стандартный абзац: «Ученая сестра позвонила мне и сказала, что какая-то женщина-кули оставила на пороге приюта „Гора Кармель“ корзинку с новорожденным ребенком. Сестра спросила, не хочу ли я взять ребенка себе. Моя семья была решительно против этого, но я подумала, что, если удочерю ее, то смогу дать девочке новую жизнь. Девочка была черна, как вороново крыло, как кусочек угля. Она была так мала, что могла уместиться у меня на ладони. Я назвала ее Тилоттамой, что на санскрите означает „семечко сезама“»