Министерство по особым делам

– Лучше бы мне врезал кто-то другой, – сказал Кадиш. – При потасовке на футбольном поле, либо при разборке с твоей шайкой-лейкой. С другой стороны, неплохо, что меня шарахнул ты: выходит, не такой уж ты маменькин сынок. В этом мире надо уметь за себя постоять.

– У нас с тобой ничего общего, и так было всегда. А значит, мне пора тебя официально освободить от себя, – сказал Пато. – Сделаем вид, что меня вообще не было. И пойдем каждый своей дорогой. У меня не будет отца, у тебя не будет сына.

– Хочешь, чтобы я для тебя умер? Ты ведь это предлагаешь? Но так не бывает. – Кадиш легонько потрепал сына по щеке. – Многие сыновья попадают в затруднительное положение, ты – не первый. И вот что я тебе скажу: есть вещи, которые легко не даются.

– Ты-то что знаешь про отношения отца и сына? Откуда тебе это знать?

– Еще как знаю, – парировал Кадиш. – Я никогда не видел отца, ничего о нем не знаю, вот почему я в этом вопросе дока. И я тебе так скажу: расплеваться с отцом – непросто.

– Ну, ты всегда все знаешь, – сказал Пато. – Если ненависть накопится, найдется, куда ее направить. Чему-чему, а этому я у тебя научился.

– Вот и отлично, – сказал Кадиш, словно принимая условия сделки.

Пато хотел было поднять книгу, тлевшую на полу. Разжал обожженную руку, снова сжал. Потом посмотрел прямо на отца – в его взгляде сквозило разочарование.

В ярости он не взял ключи и бумажник – они остались на резной полке. Не взял он и куртку, которую вывернул наизнанку, когда срывал ее, мчась по коридору. Не взял ничего, что защитило бы его от ветра и дождя, от уличной непогоды. Пато поднял руку и вздохнул – вот и ноги промокли. Надо идти к Рафе – куда еще? А домой он больше не вернется.

Глава четырнадцатая

Они сидели вместе на занятиях в университете, в большой аудитории амфитеатром. Сдавали экзамен по социальной психологии.

Студентов вызывали по алфавиту. Пато был в середине списка, но из их троицы его вызвали первым. Рафа подтянул ноги, чтобы товарищ мог пройти.

Беспокоиться об отметке не приходилось. Было известно, что из всей аудитории экзамен сдаст только один. Казалось бы, чистый бред, но, видимо, такое указание спустили сверху. Еще один способ запугать, расколоть их ряды. Выходило, что весь их класс – неучи, и ничего тут не поделаешь. А получить приличную оценку Пато хотелось.

Родители стали бы это категорически отрицать, но кто, как не они, усыпали лепестками роз дорогу хунте. Такое правительство приходит к власти, когда в стране буча, и все хотят покоя любой ценой. А вот чего родители пока еще не понимают – это разницы между терроризмом и тем, когда терроризируют тебя. Режим, который копается в мелочах, представлялся Пато еще более опасным, чем тот, который преследует своих врагов и хладнокровно уничтожает их. А еще больше ужасало Пато, что какого-то генерала занимают их оценки.

Профессор Шустер поднесла ручку к его имени в списке, растопырила пальцы над его экзаменационной работой.

– Господин Познань, – сказала она и передала ему листок.

Неуд! А ведь Пато готовился изо всех сил.

Три неудачника сидели в кафе, пили кофе, поглядывали на университетские здания. Они сравнивали правильные ответы, помеченные как неправильные, и рассуждали о том, кто же из курса сподобился сдать экзамен успешно. Пато побалтывал в чашке тоненький кусочек лимона. Флавия наблюдала за птичками за окном. Сиди они на улице, думала она, скормила бы птичкам крошки.

– Хочешь, давай к нам с мамой, – предложил Рафа. – Хотя, по мне, это глупость. Зачем делать вид, что ты в бегах, когда за тобой никто не гонится?

– Флавия делает вид, что она в бегах, – заметил Пато.

– Меткое наблюдение, – сказал Рафа. – Только Флавия и правда в бегах. – Он потянулся за кофе и столкнул блюдце на пол. Все в кафе обернулись, но блюдце не разбилось, и Рафа поднял руку. – Занимайтесь своими делами, – сказал он. – Тут полный порядок.

– Я тебе говорила, еще до того, как отец спалил твои книги, что ты ведешь себя как фанатик, – сказала Флавия. – Нашел из-за чего воевать – из-за книг!

– Любой, кто больший радикал, чем ты, – уже фанатик, – сказал Пато. – А кто консервативнее – фашист.

– Шел бы ты домой, – посоветовал Рафа.

– Конечно, ему надо домой.

Голубки Флавии взлетели в небо, она проводила их взглядом. Поэтому она встала последней из троих и прижала ладони к стеклу.

Птички сначала держались стайкой, потом разлетелись. В поле зрения возникла лошадь, она шла легким галопом. На ней восседал полицейский в шлеме и черных ботинках. На фоне университетских зданий такая картина поражала воображение сама по себе. Но этого оказалось мало. Что вообще происходит? – подумала Флавия. Полицейский, склонившись набок, рукой в перчатке держал светлые волосы, казалось, он того и гляди вывалится из седла, но он каким-то чудом удерживался. Полицейский тащил за волосы студентку! Студентка то бежала, то падала, в зависимости от хода лошади. Она вцепилась в полицейского так, словно не хотела, чтобы он ее отпустил.