Министерство справедливости

Гонг возвестил о перерыве, жмуриков убрали, кровь подтерли. Мне дали кружку воды, а генералу и свите разлили шампанского — я слышал, как хлопнула пробка. Спасибо Семену Кузьмичу: показуха, устроенная ради него, должна помочь нам со Славкой Шерензоном сбежать уже сегодня. План я придумал накануне — как только узнал о пятом, особом госте.

Этот пятый отличался от остальных нечеловеческой силой и жестокостью. Собственно, человеком он и не был. После того, как от инфаркта скончался знаменитый дрессировщик Ходасевич, ручной лев Кайзер, живший у него на правах домашнего любимца, решил застолбить себе место вожака прайда. А когда его не послушались, он истребил почти всю семью Ходасевича — вдову, тещу и трех детей. Уцелел лишь самый маленький, который забился под кровать. В то время я догуливал последние денечки на свободе и, как и все в СССР, узнал о жуткой трагедии из газеты «Известия». Там же писали, что милиционерам пришлось застрелить хищника, — но это, как оказалось, было ложью. Кое-кто в Комитете решил, что живой лев-людоед еще может послужить Родине. Сегодня Кайзеру предстояло погибнуть взаправду — на арене, от моего дара. Ради эффективности мне показали фото растерзанной семьи дрессировщика и сочли, что теперь-то лев обречен на казнь.

Мои тюремщики не учли одного обстоятельства: в сферу действия Великой Вселенской Справедливости животный мир не входит. Даже самый кровожадный зверь не обладает разумом, а потому не подлежит наказанию. Сам я понял это еще в детстве, когда не смог отплатить кусачим пчелам и злому соседскому псу Гектору. Но делиться наблюдениями с гэбэшниками я, конечно же, не стал — понадеялся, что очень скоро они мне пригодятся…

Меня посадили сюда в двадцать два. Много ли знает о жизни сопляк-очкарик с новеньким дипломом филфака? Однако подземная тюрьма КГБ кое-чему учит быстро. В первый же месяц мне открылась простая истина: в госбезопасности нет невиновных. Мне, по крайней мере, такие не встречались ни разу. Я не видел за масками их лиц, а под халатами — погон, но и по рукам, лишенным мозолей, многое можно узнать. У среднего звена были мягкие белые ладони и аккуратно подстриженные ногти. У их начальников — узловатые пальцы с желтыми квадратными ногтями. Люди с мягкими ладонями хозяйничали в Чехословакии и Афганистане. Те, у кого руки были постарше и покрепче, пришли служить в органы еще при Сталине и заработали первые звездочки на «врагах народа». Сам генерал Цвигун, как я узнал гораздо позже, карьеру начал в МГБ Молдавии и чужой крови пролил изрядно…

Ударил гонг. Лев-убийца, вступивший на арену, выглядел довольно жалко. Грива его свалялась, шерсть песочного цвета была в каких-то бурых проплешинах, и двигался он без всякой величавости — не как царь зверей, а как битый жизнью уличный кот. Но когда он глянул на меня сквозь тонкий плексиглас, мне стало не по себе. В его глазах было столько неутоленной ненависти, что я понял: пора. Весы клацнули, моя сила прошла сквозь зверя, не задев его, словно вода сквозь решето, и потекла дальше, вперед и вверх — к амфитеатру.

Я сразу перестал интересовать Кайзера. Другое дело — генерал и свита. Отвернувшись от меня, лев внимательно оглядел их, словно что-то прикидывая, и тихо зарычал. Он почуял кровь? Или ее предчувствовал? В амфитеатре еще думали, что хищник — цель, а он уже стал средством. Целью теперь были сами люди. Зверь подступил к барьеру, отделявшему его от зрителей, небрежно, одним ударом лапы, разбил плексиглас и легко прыгнул вверх.

Минута расслоилась на секунды, секунды — на мелкие мгновения, и каждое удлинялось, растягивалось и не кончалось, словно прозрачная фунчоза. Я видел, как медленно, очень-очень медленно рвется металлическая сетка, не выдержавшая веса льва, и как та же сетка, повалившись на амфитеатр, мешает людям убежать от зубов и когтей. Генерал и его свита сами загнали себя в ловушку. Человеческие вопли слились с рычанием хищника.

Кайзер не хотел жить уличным котом. Он сражался за право умереть львом.

Издали глядя на то, как горячие сердца, холодные головы и чистые руки превращаются в неразличимое кровавое месиво, я нисколько не сочувствовал людям в амфитеатре. Мир держится на равновесии. Хотели полюбоваться смертью? Значит, заслужили каждый миг этого ада. А мне теперь можно уйти. Выход из моей рекреации был открыт и никем не охранялся. Полчаса назад я надеялся только на суматоху, а получил настоящую панику; рассчитывал отвлечь стражей минут на семь, а выиграл не меньше пятнадцати…

— Что за шум? — спросил Славка. Он ждал меня у лифта. — Как будто цирк приехал.

От железной цепи, которую мой друг таскал на ноге, теперь остался жалкий обрывок. Вот что бывает, если умножить пилочку для ногтей на огромный запас терпения.

— Приехал, — ответил я. — Все билеты проданы и нам не хватило. Так что валим отсюда.