Министерство справедливости

Помешала мне тяжесть, разлитая в воздухе. Вязкий свинец сразу проник в мои легкие, отнимая кислород. Голова закружилась. С запозданием я понял: что-то на этой яхте было неправильно — словно бы здесь хранили что-то мерзкое, вонючее, тошнотворное, вроде сгнивших останков кита. Тошнота окружала меня со всех сторон, она была такой плотной и густой, что я понял: еще мгновение — и желудок вернет съеденный днем обед. «Только бы не наблевать!» — эту мысль я еще успел запомнить. А потом уже — больше никакую…

Я открыл глаза и понял, что темноты нет. Передо мной весело вспыхнул крутящийся калейдоскоп из огней, набрал скорость, а потом вдруг замедлился, мигнул и исчез. На свободное место тотчас же выдвинулась густая лесная чаща, сказочный черный бор… Да нет, не бор это был — борода! Знакомая, пышная, с сединой — примерно, как у меня до покраски. Мгновение спустя над бородой обозначились знакомые очки на знакомом носу.

Левка? Левка! Вот же сукин сын! Я жутко разозлился, и эта злость перевесила радость от того, что братец внезапно оказался жив.

Глава тридцать пятая

Две бороды — одна старше, другая младше — клубились друг напротив друга.

— Какая же ты гадюка! — выдохнул я. — Значит, всех обдурил, прикинулся мертвым, чтобы свалить по-тихому? Ты хоть понимаешь, сколько хороших людей тебя, заразу, до сих пор оплакивают? Если бы они только знали, что ты такой бездушный, бесчувственный, бессовестный, бессердечный… — Я запнулся, не найдя, какими словами продолжить ряд.

— Такой безжалостный? — любезно подсказал мне Левка. — Бестактный? Беспутный? Безмозглый? Ну же, смелее, товарищ Новосельцев!

Эта сволочь, представьте, еще и шутит! Я сердито замахнулся кулаком, но братец даже не отстранился. Просто сказал печальным тоном — совсем уж неожиданным для Левки:

— Брэк, милый Ромик, брэк! Погоди ругаться и драться. Ты лучше оглянись вокруг…

Я невольно послушался и завертел головой. Черт, да где мы находимся? Не было ни пола, ни потолка. Вокруг не было вообще ничего, мало-мальски похожего на низ или верх. Нас окружала какая-то плотная влажная белесая взвесь, вроде густого тумана или облака.

— Что за хренотень? Куда мы попали?

— Отличные вопросы ты ставишь, — ухмыльнулся братец. Он снова стал привычным, вызывающе наглым Левкой. — И, главное, философские, как ты умеешь… Только вот, боюсь, нет больше никакого «мы». Ты находишься там же, где и упал, то есть на яхте «Гурон» — спишь или, верней всего, валяешься в отключке. А я — в твоей голове. Как ни досадно, бить меня уже нельзя, а обзывать — бесполезно. Я все-таки умер.

— Что значит «умер»? — растерянно переспросил я. Не для того я снова обрел подлеца-братца, чтобы через минуту снова его потерять. — Быть этого не может. Мы же сейчас с тобой говорим… Погоди, ты чего, на том свете? И я, получается, тоже? Мы оба умерли?

— Эх, Ромик, ты неисправим, — вздохнул Левка. — Тебе почти шестьдесят, а ты веришь в потустороннюю чушь. Поверь моему опыту, того света не су-ще-ству-ет. Я бесповоротно умер, скопытился, гигнулся, дал дуба… и еще сорок два слова из словаря синонимов. Поэтому ты в данный момент мысленно беседуешь с кем? А? Ладно, вот тебе подсказка, филолог. «С кем протекли его боренья?» Раз, два… Ну! Ты же читал Пастернака.

— «С самим собой, с самим собой», — машинально продолжил я цитату.

— Молоток! — Левка одобрительно показал мне большой палец. — С собой. Или, если быть точным, со своим подсознанием. Но не огорчайся, брателло. Хотя меня нет, разговор наш небесполезен. Подсознание — хитрая штука. Это черный ящик, дверцы в котором плотно закрыты, пока ты в сознании. Но когда ты ныряешь в от-ключ-ку, у тебя появляется что? Ключ. То, до чего ты не додумался наяву, может прийти в голову теперь… Однако ближе к делу. Ты, когда знакомился с моей командой, разрешил им задать три вопроса. Проявлю к тебе симметричное великодушие. Отвечу тоже на три. Задавай, Ромик, не стесняйся.

— Почему в моем подсознании появился именно ты, а не кто-нибудь? — спросил я тупо. — И почему мы висим в таком неприятном месте?

Обстановка вокруг нас меня особенно нервировала. Белесая муть жадно обступала со всех сторон, норовя поглотить, растворить в себе и переварить. Терпеть не могу туман!

— Ой, какие мы нежные! — усмехнулся Левка и махнул рукой. — Да пожалуйста! Крэкс-пэкс-фэкс!

Облака и туман тотчас же исчезли. Мы оказались на хорошо знакомой мне детской площадке возле нашего старого дома, на соседних качелях. Мое сиденье было ярко-голубого цвета, а Левкино — светло-коричневого, и сбоку к нему прилип зеленый кленовый лист.

— Доволен? Теперь о том, почему здесь я, а не, например, Махатма Ганди, мастер Йода или фотомодель Наоми Кэмпбелл. Всё не просто так. Наверное, ты мысленно хочешь получить ответы именно от меня, раз уж с меня всё началось. А еще потому, что в глубине души признаешь: я умнее тебя. Не комплексуй ты, это нормально, я же старше на одиннадцать лет. И на правах старшего и умудренного опытом буду так добр, что этот вопрос не засчитаю. У тебя по-прежнему остаются три попытки. Налетай!