Минная гавань

«Отец это известие перенесет, как солдат, — рассуждал Мишка, — он выдержит и простит меня… за то, что не послушался его совета остаться в институте. Но мама!.. Какой все-таки в ее глазах я эгоист! Ведь мог бы жить так, чтобы никогда с ней не разлучаться…»

Стефан привстал, ему померещилось, что где-то совсем рядом защелкал соловей. Поглядев на ребят — не кажется ли им то же самое, — он понял вдруг, что это в висках стучит кровь. И снова уронил голову на подушку.

А соловей опять защелкал, еще настойчивей и громче.

«Вот проклятый… Ну что ты привязался? — подумал Стефан, обхватывая голову руками. — Дорога кончается, а ты все трещишь, что-то обещаешь… Трепач».

Вспомнилась та далекая ночь, когда строем шли они через лес на лодку. Каким несбыточным счастьем представилась ему эта дорога… Если б можно было пройти по ней в обратном направлении и все время дышать, дышать, дышать… Так просто и так невозможно…

Стефан не испытывал больше ни страха, ни беспокойства. Всего лишь несколько часов тому назад он едва ли сказал бы себе: «Да брось придуриваться, посмотри, какой ты на самом деле…» И ему стало совестно за себя. Никогда, как сейчас, не хотелось так много переделать или пересмотреть в своей жизни.

Стефан простить себе не мог, что в тот последний вечер, прощаясь со Светланой, молол какую-то бесшабашную чепуху. А должен был бы говорить о главном, что касалось бы только их обоих… Но догадается, поймет ли?.. И ему хотелось хоть чем-нибудь загладить свою вину перед ней. Теперь, когда жить оставалось совсем немного, Стефану хотелось быть великодушным. Он должен был ради Светланы сделать что-нибудь необыкновенное. Стефан так порешил, и ему стало немного легче, будто в отсеке прибавилось живительного кислорода.

«Отчего сразу не догадался, как много мне счастья привалило? — подумал Протопопов, переведя взгляд на фотографию своей девушки. — Пускай всего лишь несколько вечеров… но это больше, чем вся жизнь… Теперь, что бы ни случилось, мы всегда вместе…»

Он протянул к изголовью руку, сорвал плексигласовую рамку, в которой была фотокарточка, и сунул ее под тельняшку. Стефан перехватил вопрошающий взгляд Виктора и сказал откровенно:

— Знаешь, ты молодец, что тряхнул меня о шпангоут. Только не думай, что я такой пижон…

Виктор удивленно приподнялся на локте, будто не расслышал или не понял, что ему сказали. «Неужели он и вправду любит?» — промелькнула догадка. Мог бы и раньше догадаться — по тому, как переменился Стефан, повстречав свою мадонну.

От Стофкиного откровения в душе у Виктора словно все оборвалось — он вспомнил про Наташу. Сам того не понимая, Протопопов казнил Виктора за его грубую выходку, и старшина считал эту нечаянную месть справедливой.

— Кто знал, — растерянно говорил он, — ты в базовом клубе — светский лев. И вдруг…

— Это всегда вдруг… Мне казалось, что все женщины, без исключения, могут притворяться и обманывать. А чему было верить, если собственная мать на все мои письма — ни строчки в ответ. А я точно знаю — она их получила все до одного… Вот дурак! Все еще надеялся разжалобить ее… Решил, что все они такие… Потом это самое «вдруг»: глаза большие и печальные, как у мадонны, — Светкины глаза… Точно так же на меня когда-то глядела моя родная бабушка. Подумать страшно, сколько намучилась из-за меня… Бывало, двойку ли схвачу, подерусь ли с кем — она лишь глядит на меня, чуть не плача, да головой качает. Ну хоть бы отругала или подзатыльник дала… Самое обидное, что прощения теперь у нее не попросишь… Мне ли прощать? Меня бы простил кто… Дай такую возможность, я бы при всех на колени встал — что перед бабушкой, что перед Светкой… И валял же я иной раз дурака: мадонна ко мне всем сердцем, а я… Не верил, что из-за девушки можно голову потерять.

— Успокойся, — сказал Виктор, — теперь голова останется при тебе. Важнее, как вспомнят о нас.

— А, думай не думай… То, что мы сохраним, не важно, а как вспомнят о нас, мы все равно не узнаем. Витек, я страшно боюсь, что наступит страх перед неизбежным.

— И я тоже… — признался старшина, — только его не будет, пока мы все вместе.

— Добро, я от тебя ни на шаг не отойду, Витя…

Стефан разволновался, ему стало трудно дышать.