Минная гавань

Все молчали. Хронометр будто отстукивал шаги: уходило время. Виктор понимал, что бесполезно пытаться отвлечь ребят от неизбежных тяжелых мыслей. Ребята прощались. Они в представлении Виктора приобретали как бы один голос, одно лицо, один характер, и он сам уже не отличал себя от других. А в голове шумело все сильней, глуше. Он не заметил, как в затухавшем сознании начало растворяться окружающее. Все куда-то плыло, текло, исчезало… И Виктор боялся шевельнуться, словно где-то внизу его подстерегал осьминог, ждавший лишь случая сдавить щупальцами. Это представление делалось настолько навязчивым, что старшина не мог от него избавиться. Тогда, поборов страх, он свесил руку и принялся осторожно шарить под койкой, пока его пальцы не коснулись омерзительно-влажной головы чудовища. Виктор тронул ее, но слизистое тело без труда скользнуло меж пальцев. Это вода… Она через все пройдет и все поглотит. Виктору показалось, что никого уже рядом нет…

Напрягая остаток сил, старшина перевалился через край койки и упал вниз. Вода на какое-то мгновение взбодрила его. Вновь появилась способность понимать, где он и что с ним происходит. Выплюнув воду и откашлявшись, старшина стоял посреди отсека, держась руками за койки. Над самой головой два плафона, как затухающий свет костра, изливали нервное мерцание. По воде расходились оранжево-синие узоры масла. Отсек напоминал порожнюю бочку из-под мазута, наполовину заполненную водой. Никто не мог из нее выбраться. Она была слишком большой и перемещалась в пространстве со скоростью три — пять узлов.

Канаков тоже сполз со своей койки. Он привалился к старшине, и Виктор обнял его.

— Что, Витя… — впервые назвал он старшину по имени. — «Прощайте, товарищи… все по местам…»?

— Захотелось красиво умереть?.. Нет, Миша… — Старшина выдавил из себя улыбку. — Мы будем жить столько, сколько сможем. Жить!

Старшина приподнял Стофку за плечи и сказал ему тем привычно озабоченным голосом, каким спрашивал по субботам, готовы ли к увольнению на берег:

— Вставай, слушай приказ…

Грязные, в мокрых робах, матросы стали плечом к плечу. Виктор поглядел на их измученные лица и подивился, увидав в глазах ребят решительность и силу. Показалось, что теперь людей в строю не приказ держит, а то кровное, что каждому из них досталось от отца, деда, прадеда, от родной земли, за которую готовы сражаться и умереть. Полувалов хотел сказать что-нибудь теплое, но, испугавшись собственной мягкости, попытался взять прежний суховатый тон.

— Минут через десять уже нечем будет дышать. Если каждый из нас наденет свой кислородный аппарат… спокойно будет лежать на койке… продержится лишний час, ну, полтора. А кто хочет, может еще раз попытаться заделать пробоину. Тогда расход кислорода повысится… время сократится наполовину… Это все, что мы можем… Но вода перестанет прибывать — плавучесть лодки сохранится. Честное слово, если весь экипаж выстоит, будем и мы живы.

Старшина ждал. Но никто не торопился выйти вперед. Это слишком тяжелый шаг, и здесь, в тесном отсеке, для него оставалось мало места. Взглянув друг на друга, ребята вынули из нашивных карманчиков тельняшек свои комсомольские билеты и передали их старшине.

Канаков стал подбирать необходимый для работы под водой инструмент. Протопопов принялся налаживать кислородные аппараты.

Когда все было готово, Стефан сказал:

— Мне бы парочку писем написать: одно в Челябинск, а другое… — и грустно улыбнулся. — Как, старшина?

— Это можно. Даю всем пять минут.

Вырвав из вахтенного журнала чистые страницы, ребята разбрелись по углам.

Ровно через пять минут Стефан подал Виктору два сложенных треугольником листка. Михаил протянул один треугольник, не забыв пояснить, что это сугубо личное, для родителей.

— Эх, Мишка, — не утерпел Протопопов, — неужели ты за всю свою жизнь так и не познакомился ни с кем? Хоть бы соседке своей написал.

— Опять за свое, — проворчал Виктор.

В какое-то мгновение потухшие Стофкины глаза засветились прежним озорным блеском, — мол, знай наших, голыми руками не возьмешь. И с этой улыбкой на изнуренном лице, включившись в аппарат, он первым ушел под воду. Михаил чуть улыбнулся Виктору, как бы извиняясь за Стофку, и, тоже прикусив загубник, принялся натягивать на голову резиновый водолазный шлем.

Полувалов сложил вместе пять писем и три красные книжечки, обернул их фольгой от шоколада и поглубже запрятал в герметичный бачок. Намертво завинтив крышку, Виктор нырнул вслед за ребятами к пробоине…

Первым очнулся старшина. Он сидел в ограждении рубки на влажных рыбинах — деревянной решетке — и ошалело мотал головой. Никита настойчиво совал ему под нос пузырек, из которого несло чем-то нестерпимо едким. Канаков, пока без признаков жизни, лежал рядом. Над ним со шприцем в руках склонился корабельный доктор. Отяжелевшее, обвисшее тело Протопопова только еще вытаскивали на мостик из шахты рубочного люка.