Минная гавань

— Ну и работенка досталась! — как бы невзначай высказался Пугачев. — А есть эту рыбешку, особенно в копченом виде, куда приятнее…

— Это уж точно, — подхватил Лещихин, — особенно с пивом.

— И ушица из нее тоже — ничего, — добавил Стыков, — а под водочку и того лучше.

Матросы засмеялись, озорно поглядывая друг на друга.

Пугачев невольно улыбнулся, подумав: «Вот она, юность флотская… Храбрятся друг перед другом, а ведь смерть совсем рядом, выставила, из-под салаки свои свинцовые колпаки — только тронь…»

Но не видал Семен в глазах ребят страха — всего лишь какая-то лихая мальчишеская удаль, веселая бесшабашность. И в то же время читал командир на их лицах сосредоточенную мужскую выдержку, оправданное ощущение риска. В эти мгновения он был спокоен за них.

Медленно, с большой осторожностью стрелу вывели за борт. Рогатая голова в капроновой авоське даже не шелохнулась.

Два моряка спрыгнули на плотик, чтобы подложить под мину ватные матрасы, а двое других взялись за концы страховочных оттяжек.

Семен сосредоточенно прикинул на глаз, точно ли черный шар ляжет рогами кверху, и лишь после этого вразвалочку, будто с ленцой, направился к лебедке.

Начался дождь. Видимость еще больше ухудшилась. Море колыхалось безликой серой массой, как бы растворяясь всего в нескольких метрах от борта сейнера.

— Теперь гляди в оба, — предупредил Пугачев, готовясь повернуть штурвальчик управления. — Начали! — А в голове невольно мелькнуло: «Только бы капроновая вязка не порвалась — тогда амба. Вот оно: мгновение — вся жизнь…»

Щелкнул контроллер лебедки — сеть дрогнула, проседая под тяжестью своего груза. Остатки салаки шумно посыпались на бревна.

— Выдержи, родимая… — невольно вырвалось у Семена будто из глубины сердца.

— Майна, майна! — требовали осмелевшие моряки.

И Пугачев снова включил электромотор. С ювелирной точностью он стравил груз на плотик.

Теперь мина, как бы обессилев, послушно покоилась на матрасах. Она слегка покачивалась на бревнах у борта и уже не представляла прежней угрозы.

— Принимай, Стыков. Всем уходить подальше, в безопасную зону, — распорядился Пугачев. — Взрывать буду через полчаса.

— Товарищ командир, — обратился Стыков, — прошу разрешения остаться с вами.

— Нельзя! — отрезал Пугачев. — Ялик маленький, одному и то не развернуться.

— Тогда разрешите мне ее взорвать.

— Как-нибудь в другой раз.

— Но мне же скоро увольняться. Другого раза может и не быть.

— Что ж, лучшего и пожелать нельзя. А в твоей моряцкой отваге я нисколько не сомневаюсь, у тебя ее хватит на двоих. — Семен весело подмигнул рулевому.

— И все-таки я очень прошу, — настаивал Олег, не обращая внимания на командирскую похвалу. — Это очень важно… чтобы поверить в самого себя…

— Чудак-человек, — мягко, будто успокаивая разобиженного мальчишку, сказал Семен. — Ты думаешь, подпаливать бикфордов шнур такая уж большая радость? Ошибаешься. Я бы с бо́льшим удовольствием вместе со своим Кирюшкой жег на елке бенгальские огни.

— Не доверяете мне?

— Я доверил тебе, старшина, сейнер и команду из четырех человек, — повысил голос Пугачев. — Это, надеюсь, понятно?

— Так точно.

— Вот и хорошо. Исполняй приказ.

— Есть, — нехотя подчинился Стыков.

Заработал мотор. К сырому, удушливому запаху тумана подметался сладковатый привкус солярового перегара. Семен отдал швартовые концы, и сейнер начал отходить, постепенно растворяясь в густой белесой мгле.

Пугачев с минуту оставался без движения. Широко расставив ноги, он покачивался вместе с плотиком на легкой волне и слушал, как дождь монотонно барабанит по бревнам. Подумалось: как хорошо было бы сейчас на эту хмарь глядеть из окон своей квартиры. И чтобы Кирюшка и Ирина были рядом. Но… ждала работа. И Семен вновь заставил себя сосредоточиться на главном, что должно определять весь ход его дальнейших мыслей и поступков. Предстояло отдраить крышку герметичной коробки, достать оттуда взрывные патроны, моток бикфордова шнура и приготовить мину к взрыву.