Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают

Я невольно вспомнила знакомого, который объяснял мне однажды с укоризной, как трудно стало бывшим приграничным районам в Западной Германии после отмены дотаций. Тогда я только недоуменно пожимала плечами и кивала. Принимать решения, вести хозяйство собственными средствами — тоже не просто. Здесь, на краю Тюрингского леса, это очевидно. В поисках пивнушки мы неоднократно сбивались с пути и в конце концов стали путать Восток с Западом. Сегодня различие между той стороной и этой невелико. Желанная картина «превращения полосы смерти в линию жизни» хороша для различных видов злаковых, но для реальной экономики и человека это лишь дешевая игра слов.

Может, нам просто не везло, но в итоге открытым оказался только фаст-фуд — филиал известной сети — на парковке перед двумя огромными супермаркетами. Вместо вожделенного пива пришлось довольствоваться чизбургером и колой. Мы с отцом уловили иронию.

Но на обратном пути в Зоннеберг нас все-таки поджидала встреча с прошлым. Когда мы въехали в деревню, отец вдруг резко затормозил и свернул. Мы остановились перед огороженным участком, где виднелись какие-то списанные сельскохозяйственные машины, два искореженных автомобильных остова, горы пустых бутылок в человеческий рост, кучи металлолома. Позади, в конце участка, на фоне горы Муп в несметном количестве красовались сваленные штабелями странные бетонные обломки.

— Что это? — спросила я отца, проявившего к ним столь явный интерес.

— Это бывший заградительный ров, — ответил он с некоторой торжественностью. — Вот она, твоя стена.

Мы подошли ближе. Края бетонного кладбища были во власти зарослей ежевики. Она пускала усики во все щели. Несколько обломков бетона валялись вокруг. Там и сям из твердой серой массы торчали ржавые металлические стержни. Экономя место, старые пограничные заграждения взгромоздили друг на друга, и Т-образные детали соединились в причудливые фигуры на фоне синего неба. Выглядело это зловеще, и в то же время захватывающе.

Хотелось бы узнать, почему бетонные обломки свезли именно сюда и что с ними собираются делать. Нам даже показалось, что это не свалка, а центр переработки вторсырья. Но спросить объяснений было не у кого, и мы просто постояли, покурили перед бетонными завалами, погрузившись в свои размышления.

А потом сели в машину и тронулись дальше.

Гюнтер Грасс 1953.1970

1953

Дождь мало-помалу утих. Когда поднимался ветер, между зубами скрипела кирпичная пыль. Впрочем, это вообще характерно для Берлина, как нам объяснили. Мы с Анной жили здесь уже примерно полгода. Она покинула Швейцарию, я оставил позади Дюссельдорф. В одной Далемской вилле у Мари Вигман она постигала танец босоножек, я же все еще не оставил надежду стать в ателье Хартунга, что на Штейнплац, ваятелем, однако всюду, где бы мне ни доводилось стоять, сидеть или лежать с Анной, я писал, писал длинные и короткие истории. Но потом случилось нечто, лежащее за пределами искусства.

Мы сели в электричку и доехали до Лертеровского вокзала, чей стальной скелет сохранился до сих пор. Мимо развалин рейхстага, мимо Бранденбургских ворот, на крыше которых не было красного знамени. Лишь на Потсдамерплац, с западной стороны границы между секторами мы увидели, что уже произошло и — в ту минуту или с той минуты, когда дождь поутих, — продолжает происходить. Дом Колумба и Дом Отечества дымились. Горел какой-то киоск. Обугленная пропаганда, которую вместе с дымом гнал ветер, черными хлопьями сыпалась с неба. И еще мы видели там и сям толпы людей, двигающихся без всякой цели. Никаких признаков Народной полиции. Зато сжатые толпой советские танки Т-34, я знал эту модель.

На одном щите стояло предостережение: «Внимание! Вы покидаете американский сектор». Несколько подростков, кто на велосипеде, кто просто так, рискнули, однако, пересечь границу. Мы же так и остались на Западе. Не знаю, сумела Анна увидеть больше, чем я, или нет. Но оба мы видели детские лица русских пехотинцев, которые окапывались вдоль границы. А чуть поодаль мы увидели людей, бросающих камни. Камней повсюду было предостаточно. Камнями — против танков! Я мог бы запечатлеть позу бросателя, мог бы написать короткие — или длинные — стихи про бросание камней, но не провел по бумаге ни единого штриха, не написал ни единого слова, однако поза бросающего сохранилась у меня в памяти.