Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают

Народ — это не я, для объединения я ничего не сделал. В ту пору я придерживался мнения, что ГДР следует признать как государство и тем самым улучшить условия ее существования на Востоке. Пока падала Стена, я как раз вовремя успел добраться до приграничной Области за Геттингеном, где ежедневно и с успехом осуществлялось объединение, отраженное в народной песне: «Где Фульда и Верра слились в поцелуе, / поток устремляется к морю, ликуя, / и с именем новым сильна, широка / течет по Германии Везер-река». Тоже символ. Реки соединяются в поцелуе, от этого набирают силу и получают новое имя.

Два немецких государства объединились без поцелуя, в результате стали слабее и назвали себя прежним именем. А счастье где? У подростков, которых теперь уже не отправишь «на ту сторону»? У бизнесменов, которые торжествуют на еще более свободном рынке? У путешественников, которые вдруг заметили, что после падения Стены от Запада вообще никуда не денешься?

Так вот, на пути к объединению Германии я проезжал вместе со своей тетушкой те места, где сливаются Фульда и Верра. Здешние пейзажи — чистая идиллия, они ведь остались нетронутыми. Свободная рыночная экономика держалась на безопасном расстоянии от планового хозяйства, промышленность вовсе не хотела тут развиваться. Тут вдруг попадаешь в немецкую старину, вдруг оказываешься среди деревенек и хуторов, мощеных рыночных площадей, фахверковых построек и позолоченных трактирных вывесок. Чудовищно, что романтика этих мест сохранилась благодаря «полосе смерти».

Моя тетушка, строгая интеллигентная дама на пенсии, вдовствовала, хотя замужем не была, поскольку жених ее погиб на войне, и с тех пор она жила без любви, по-спартански. Когда я ребенком гостил у тетушки, она мыла меня в ванне с головы до ног, а ведь дома я давно уже мылся самостоятельно. Только одного места она не касалась, передавая мне мочалку со словами: «Это ты и сам можешь». Опять-таки граница, так называемая граница стыдливости.

Там, где мы собирались объединиться, германо-германская граница пересекала зеленую долину, и именно в тот день заграждения окутал густой туман. На склонах по обеим сторонам стояли местные жители и долго-долго махали друг другу издалека, а экзотические социалисты с той стороны готовились разорвать завесу тумана, чтобы достичь земли обетованной. Потом мы опять увидели туман, а именно — выхлопные газы «трабантов». Наружу рвалось ликование рабочих и крестьян, и к ним в объятия готовы были броситься жаждущие поцелуя служащие и чиновники Запада.

К нам устремлялись люди, пытаясь обнять даже мою тетушку, раз уж она там стояла. Но после двух невинных соприкосновений — с обладателем кепки из кожзаменителя и с каким-то пьяным — тетушка ретировалась на холм, под дерево, и наблюдала за происходящим оттуда, явно не способная объединиться по-настоящему. Правда, обводя взглядом мизансцену, она беспрерывно повторяла: «Как это прекрасно!» А я посоветовал ей поискать грибы.

В тот день слились воедино все мечты, но и все разочарования тоже. Просто Стена была выше, чем сами люди, и вместе с нею рухнули и утопии: оказалось, что желать больше нечего. «В свершившемся факте быстрее всего пропадает чудо», — предостерегал Джозеф Конрад. Разве тот, кому дарована «свобода», станет думать о тех мелочах, которых может лишиться в обмен на нее?

Я так и вижу полосу земли, две линии холмов друг против друга, под ними разбросанные там и сям домики, которые слились в деревеньки, но сохранили атмосферу хуторов. Постройки по обеим сторонам границы, кажется, отвернулись и от самой границы, и от своей страны, и от всех соседей. Что для них объединение? Слияние территорий или все-таки единение культур?

Для бывшего государства рабочих и крестьян характерна была так называемая «культура хватания»: она еще не подчинила себе земной шар пультом дистанционного управления и едва сводила концы с концами, зато в своих художественных проявлениях уделяла особое внимание труду.

На Западе, напротив, процветала типичная «культура собирательства». Тут важнейшие виды деятельности были связаны с накоплением. Тут даже отвыкли от разговоров об «экономии денег». На Западе собирали денежные коллекции, и обычно этим коллекциям удавалось пережить своих основателей. В процессе стремительной пауперизации Востока «культуру хватания» следовало дополнить существенными элементами «культуры собирательства», приняв западную иерархию ценностей, и подчинить новому менеджменту.