Минус 273 градуса по Цельсию

– Просто отлично! – К. обрадовался его предложению. Что говорить, не был он создан для ведения дел с такими двухметровыми специалистами по железным работам, друг же цирюльник до того ловко умел обращаться с ними – они становились покорнее кутят.

Двухметровый приехал в компании еще одного подобного себе, и сразу на пороге квартиры у К. загрохотало, застучало, завизжало: разрезалась пилой-болгаркой, выламывалась из стены старая рама, выворачивались остатки деревянной рамы, сыпалась штукатурка, летела кирпичная пыль, гремели на лестничной площадке о бетонный пол куски распиленных железных конструкций. К запаху ядовитого дыма, так и не вытянутому сквозняками, примешались запахи цементной пыли, резаного железа, древесной крошки.

Через полтора часа все было закончено. Новая дверь стояла в проеме, как была здесь от века, чисто и ясно, с сухим клинкающим звуком входя в раму, щеколды замков безропотно въезжали в предназначенные для них отверстия, намертво соединяя дверь со стеной, и только торчащие кое-где по углам желтые ошметья монтажной пены да слишком белые заливы прикрывающей щели акриловой шпаклевки свидетельствовали об обретении квартирой неожиданной обновы.

– Порядок наведите, – коротко бросил друг-цирюльник железодельным мастерам, когда они было решительно заявили, что все закончено, пора приступить к расчету, и железодельные мастера, лишь недовольно переглянувшись, безропотно принялись таскать на улицу обломки бывшей дверной конструкции, и в машине внизу у них обнаружились похожие на рогожные, большие пластиковые мешки, куда был безропотно упакован весь остальной, мелкий мусор. После чего попросили ведро с водой, веник, совок и, как следует окропив водой бетонный пол лестничной площадки возле порога, еще и начисто промели его.

– А я бы все сам убирал, – признался К. другу-цирюльнику, когда мастера, приняв в обмен на выданную ими квитанцию положенные деньги и грохоча вниз по ступеням полотном старой двери, отбыли восвояси.

– Да видишь, – посмеиваясь, ответил друг-цирюльник, – потребовать, чтобы не веником, а, как положено, тряпкой, – это я не осилил. – Так что и самим тоже придется.

Отец с матерью появились невдолге, как К. с другом-цирюльником, завершив уборку, сели за стол на кухне отметить новую дверь перекусом. Перекус, естественно, был сырники. Чай и сырники со сметаной. Косихинские сырнички, ах, в предвкушении гастрономического наслаждения, обосновываясь за столом, потер руки друг-цирюльник. Поем вволю, набью брюхо – ми манджос мулте, пленигос ла вентру. К. болезненно укололо, что друг-цирюльник называет родительские сырники косихинскими, но что делать – это было в своем роде их имя собственное. Ох, объемся, ох, объемся, изнеможенно-порицающе приговаривал друг-цирюльник, уплетая один сырник за другим.

Отцу с матерью было еще рано, обычно они возвращались домой позднее, и, взвившись на звонок, К., когда увидел на пороге родителей, не смог не выразить своего удивления. Но странно: родители вошли в квартиру – будто не заметив новой двери. Не заметить которой никак не могли: они же потому и вынуждены были позвонить, что их ключи не смогли отомкнуть ее.

– Чем это так на лестничной клетке пахнет? – только спросил отец. – Неприятный какой запах.

– Да и в квартире тоже, – пошевелив ноздрями, как уличила К. мать.

Ничего другого не оставалось К., как с ходу приняться рассказывать родителям, что произошло вскоре после того, как они ушли. Рассказывая, он сдабривал свою новеллу иронией, насмешничал над собой, и уж тем более не заикнулся о том, что думает о причине поджога, даже и высказал предположение, что это, видимо, увеселения подростков. Он опасался, что родители не в меру распереживаются, боялся материнских охов, отцовского понурого молчания – заранее тяготился их реакцией.

Однако отец с матерью снова повели себя так, будто поджог двери был обыденным делом, видели они перевидели этих подожженных дверей на своем веку несметно. Отец непонятно пробормотал что-то про совпадение – что за совпадение? с чем? – мать сокрушенно закачала головой, заприговаривала: «Ну да, ну да!..» – и это все, ничего больше.