Минус 273 градуса по Цельсию

– При том, что вы же не требуете от Бога доказательств его существования. Просто верите в него, и все. Вот так же и тут нужно верить.

К. снова непроизвольно похмыкал. Оказывается, его лекции слушали не только студенты.

– Нашли что сравнить, – сказал он. – И Кант, кстати, давно обнародовал доказательство существования Бога. Весьма убедительное.

Досадливая гримаса покривила лицо человека с благородной осанкой.

– Вот только не надо Канта с его звездным небом. Что за доказательство. Нашли тоже доказательство!

Он собирался продолжать – увещевать, сокрушаться, жалеть, – К., не поняв, как это получилось, оборвал его:

– Служба стерильности – не Бог. Можно разве сравнивать!

Что произошло с лицом человека с благородной осанкой! Казалось, слова К. сотрясли его подобно землетрясению: лицо его словно обрушилось, погребя под развалинами и отеческое сокрушение и сердобольную жалость к К., что были написаны на нем до того. Серным раскаленным дымом дохнуло на К. от рухнувшего лица человека с благородной осанкой.

– Все с вами ясно! – поднялся он. И помаячил К. рукой: поднимайтесь, поднимайтесь тоже. – Ваш жребий – ваш выбор. Сами избрали свою участь. Мы долготерпеливы, но не бесконечно. Жаждете бури – получите.

Так вот кто автор цидуль, осенило К. Стиль их подходил к образу человека с благородной осанкой идеально. Можно было бы еще сомневаться в авторстве, но цитирование последнего послания, было ли то случайным или намеренным, не оставляло сомнений.

А это не по вашей ли милости я оказался под подозрением, рвалось у К. с языка, но он обуздал себя. Ему предлагалось уйти, и он незамедлительно воспользовался предложением.

Заключительный удар ждал К. на кафедре. Секретарь кафедры, когда, помедлив мгновение, решительным движением распахнул дверь, сидела за своим столом с таким видом, словно только что получила известие о некой победе, к которой долго и целеустремленно шла. Распахнувшаяся дверь со всей очевидностью – это было в позе, игре лица секретаря кафедры – прервала ее разговор с завкафедрой. Завкафедрой тоже был за своим столом в дальнем углу комнаты у окна. И весь его вид также свидетельствовал о прерванном разговоре – который, должно быть, и доставил такое упоительное чувство победы современнице Древнего Рима.

– Добрый день, – входя в комнату и закрывая за собой дверь, поздоровался К. с завкафедрой. Кого он не ожидал увидеть сейчас здесь, так это его. Завкафедрой сегодня вроде не должно было появляться в университете.

– Да-да, добрый. Скажем так, – покивал завкафедрой со своего места. Странно выглядело его приветствие.

– А я считаю, добрый, – с этой победностью, которая была во всем ее облике, подала голос современница Древнего Рима. – Очень даже добрый, и не скрываю своего мнения.

О чем она говорила, что имела в виду?

– Проходите, проходите, – позвал К., помаячил рукой завкафедрой. – Сядьте куда-нибудь…

И опять то, как он обратился к К., показалось К. странным. В несвойственной ему манере вел себя завкафедрой. Такая зыбкость интонации, смазанность жестов… А как правило – бритвенная артикулированность речи, внятность каждого движения руки, бровей ли. И непонятно смотрел на К.: будто не мог сконцентрироваться взглядом, смотрел на него – и мимо него одновременно. Никогда прежде не видел его К. таким.

Стул, что выбрал К., находился на равноудаленном расстоянии от столов завкафедрой и современницы Древнего Рима. Стол современницы Древнего Рима отталкивал от себя, как противоположный полюс магнита, но не притягивал к себе и стол завкафедрой. Непонятное опасение внушал ему сегодня завкафедрой. Ток недружелюбия исходил от него. Было ощущение – нужно ждать от него чего-то плохого.

К. не ошибся в своем ощущении.

– Вы завтра не приходите принимать экзамен, – сказал завкафедрой, все так же глядя на К. и при этом не глядя. Он, как обычно, был в своем светлом летнем пиджаке, надетом на темно-серую майку с круглым горловым вырезом, но что-то словно бы обветшалое было в его молодежном облике, потрепанность какая-то, дряблость. И даже его артистически распадающиеся на пробор посередине головы длинные волнистые волосы, хотя и были, как всегда, свежевымыты, не пушились, а скатались сосульками.

– Почему мне не приходить принимать экзамен? – спросил К. – подобно сдающему экзамен студенту, что не знает ответа и оттого повторяет за экзаменатором произнесенную им фразу почти слово в слово в отчаянной надежде выудить из того необходимые ему знания. А между тем все он уже знал, все ему было понятно. Неясно лишь, результат ли то его разговора с хозяином комнаты за бронированной дверью, воплощающим в жизнь свои угрозы с такой быстротой, или решение было принято завкафедрой вне всякой зависимости от этого разговора, и он так внеурочно прибыл на кафедру специально для того, чтобы объявить К. свой вердикт. Хотя для сути дела, что раньше, что позже, что за чем воспоследовало, и не имело значения.

– Отдохните, – коротко ответил завкафедрой на вопрос К., почему ему не приходить на экзамен.