Минус двадцать для счастья (СИ)

После его монолога у меня разболелась голова, стало тошнить, поднялась температура, а во всем теле образовалась такая слабость, что я несколько часов лежала плашмя. Мама, увидев все это, пыталась помочь, пыталась хотя бы меня приподнять, а я лежала на кровати безвольной куклой и ничего не могла поделать. Смотрела, дышала и плакала. Беззвучно и долго. Прощаясь. Выгоняя остатки любви. Топя их в слезах, чтобы уж навсегда.

Встать мне помогла святая вода.

Странно, но это правда. Я даже не знала, что она у нас в доме есть. И фыркала, и уворачивалась, когда мама пыталась меня умыть ею, и сжимала губы, когда поила. А потом мне стало смешно, и я сдалась — глотнула воды, позволила себя не только ею умыть, но и опрыскать, даже вытерпела без смеха молитву, которую мама прочла. Помогло. Или совпало так. Я не знаю.

Но сначала медленно и тяжело, как увалень, я смогла сесть на кровати. А посидев немного, сумела встать и переместиться в кресло. Мама сменила постель, ту бросила в стирку и застелила мою кровать новым бельем. Но лечь не позволила, и какое-то время мы сидели и разговаривали, а потом мы читали и смотрели телевизор в обнимку.

Когда меня отпустило, мы пили кофе а кухне. Ну и что, что глубокая ночь? Это было вкусно. И как-то… по — новoму. Как будто я снова начала дышать полной грудью.

Мама не верила в мистику, как и я, но тогда уверенно заявила, что это сглаз. Уж слишком явные признаки. Я отнекивалась, отшучивалась, отгораживалась от этих мыслей, но невольно думала: а что, если правда?

И если да, то кто это сделал? Мама Виталика — когда мы общались? Кто-то чужой, кто тоже находился в кафе? Тысячи других людей, которые прошли мимо меня за тот день? Или Виталик — по телефону?

Последнее предположение оказалось самым навязчивым и преследовало меня несколько дней, но я упрямо отмахивалась. Нет, ерунда. Какая все это ерунда! Не верю!

Наверное, я просто не хотела этому верить, ведь тогда бы пришлось признать, что Виталик действительно перешел на какой-то другой духовный уровень. Не тот, что выше. Возможно, даже наоборот. Но другой. И тогда нам с ним окончательно не по пути, а я… Да, так и есть…

Вопреки его словам, пoведению, мысленному прощанию с ним и угасанию чувств, я все еще надеялась, что все обойдется, что все как-то наладится…

* * *

Увядшие цветы воскресить невозможно. Продлить агонию, сфотографировать, засушить — да, пожалуйста, если так хочешь. А вернуть им былую свежесть, аромат, силу, жизнь… Увы, но нет.

В отношениях так же. Если они испарились, ушли — уже не найдешь, не догонишь.

Я смутно помню, что делала в тот период. По-моему, он весь был заполнен каким-то нервным, болезненным ожиданием. Сначала я ждала звонка от Виталика, потом от его матери — ведь в кафе она так уверенно говорила, что пoможет, что придумала выход. Но дни шли, медленно складывались в недели, а телефон молчал.

Не выдержав, сама набрала Виталика. Да, я была обижена, но если ему нужна помощь…

Телефон был выключен. Повторила попытку через пару часов, на следующий день, и еще раз — результат оставался прежним. Тогда я позвонила маме Виталика, а она мне очень обрадовалась, совсем как родной, и заверила, что все под контролем и нужно только чуточку потерпеть и Виталик вернется.

- где он? — спросила я.

— Меняет взгляды на изнь, — ответила женщина.

И сказано это было так беспечно, будто он как минимум раз в неделю занимается именно этим — меняет взгляды на жизнь. Кольнули смутные подозрения, но отогнала: это ведь его мама, она желает ему добра и наверняка лучше меня знает сына.

— Валерия, — сказала Марина Андреевна, — я обязательно тебе позвоню, когда Виталик вернется. Устроим настоящее пиршество. н будет рад тебя видеть. Как и я.

— Спасибо, — ответила машинально.

Но едва разговор прекратился, я задумалась: а почему позвонит она? Почему не Виталик, если он действительно будет рад меня видеть?

Но и от этих навязчивых и неприятных мыслей я отмахнулась: главное, чтобы Виталику помогли, а кто кому позвонит — это такая мелочь. Тут же атаковали другие вопросы: кто ему помогает? Как? И хочет ли он этого на самом деле? Что, если мое бездействие — это предательство, а ему нужна моя помощь? Именно моя…

когда по телевизору этим же вечером мелькнул сюжет про психиатрические больницы, я приняла это как подсказку и снова позвонила маме Виталика.

— Марина ндреевна, у меня только один вопрос. Я поняла, что вы не хотите раскрывать место пребывания сына, но… Мне важно знать… — перевела дыxание, черпнула смелости из переживаний и все-таки спросила. — Скажите, а Виталик меняет взгляды на жизнь добровольно?

Она не была глупой женщиной и поняла суть вопроса без дальнейших словесных плясок.

— Да, Валерия, — в ее голосе было столько уверенности и любви к сыну, что я поверила. — Потерпи. Это нелегко, но я вижу, ты его действительно любишь. Думаю, он скоро вернется. К нам. К тебе. Давай его подождем?

Я соглаcилась.

И ждала.

Чувствуя, что прежней любви уже нет, хватаясь за дымчатые остатки чувств, ждала.