Минус-корабль

Ты стоишь на одной ноге, застёгивая босоножку,
и я вижу куст масличный, a потом – магнитный,
и орбиты предметов, сцепленные осторожно, —
кто зрачком шевельнёт, свергнет ящерку, как молитвой.

Щёлкает море пакетником гребней, и разместится

иначе мушиная группка, a повернись круче —
встретишься с ханом, с ним две голенастые птицы,
он оси вращения перебирает, как куча

стеклянного боя. Пузырятся маки в почвах.

А ротозеям – сквозь камень бежать на Суд.
Но запуск вращенья и крови исходная точность
так восхищают, что остолбеневших – спасут.

«В домах для престарелых широких и проточных…»

В домах для престарелых широких и проточных,
где вина труднодоступна, зато небытия – как бодяги,
чифир вынимает горло и на ста цепочках
подвешивает, a сердце заворачивает в бумагу.

Пусть грунт вырезает у меня под подошвами

мрачащая евстахиевы трубы невесомость,
пусть выворачивает меня лицом к прошлому,
a горбом к будущему современная бездомность!

Карамельная бабочка мимо номерной койки

ползёт 67 минут от распятия к иконе,
зa окном пышный котлован райской пристройки,
им бы впору подумать о взаимной погоне.

Пока летишь на нежных, чайных охапках,

видишь, как предметы терпят крах,
уничтожаясь, словно шайки в схватках,
и – среди пропастей и взвесей дыбится рак.

Тоннели рачьи проворней, чем бензин на солнце

и не наблюдаемы. А в голове рака
есть всё, что за eё пределами. Порциями
человека он входит в человека

и драться не переучивается, отвечая на наркоз —

наркозом. Лепестковой аркой
расставляет хвост. Сколько лепета, угроз!
Как был я лютым подростком, кривлякой!

Старик ходит к старику за чaeм в гости,

в комковатой слепоте такое старание,
собраны следы любимой, как фасоль в горстку,
где-то валяется счётчик молчания, дудка визжания!

Рвут кверху твердь простые щипцы и костёлы,

и я пытался чудом, даже молвой,
но вызвал банный смех и детские уколы.
Нас размешивает телевизор, как песок со смолой.

Псы