Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания

— Вот, например, марганец, — говорила она, настойчиво глядя из–за самовара в глаза Мини. — Вы помните? Нужен для синтеза гормонов, для половых желез и щитовидки… помогает накапливать глюкозу в печени, а главное — нейтрализует через цепочку свободные радикалы…

— Да не мучь ты его раньше времени, — коротко смеялась директор, открывая и тут же смущенно закрывая блеск металлических желтых зубов. — Лучше давай объясним парню, куда он попал.

И Миня, опершись скулой на ладонь, узнал, что в этом селе и в самом деле мужчин почти нету, алкоголиков постановили выгнать на дальние работы, в город, четверым вшили торпеды, а из города, где осели сыновья и дочери, забрали к их великой радости внучек и внучат и воспитывают здесь.

— Мы через внуков возродим Россию, — пробасила директор. — У нас тут вроде младшей школы, в правлении, в большой комнате. Ты побрейся к завтраму получше, волосы остриги. У тебя глаза хорошие, ты им понравишься. Расскажи про демократию, про экологию.

— Да, да! А содержится марганец, — не унималась химичка, — в бобах… вот поешь бобов… Но главнее всего — феррум… это для получения энергии нужно, — она размахивала над позвякивающей посудой длинными руками, как дирижер. — Входит в состав гемоглобина, без него бета–каротин не превратится в витамин А…

— А если будут спрашивать, — продолжала свое директор, — мы тебя будем величать… какая фамилия тебе нравится? У матери твой какая была?

— У мамы? — Миня чуть не заплакал. Он сложил руки на скатерть, ладошку на ладошку, вспомнил. — У мамы была фамилия Тихонова.

— Вот и будешь Тихонов, — заключила директор и поднялась. — Завтра в половине восьмого в правление, Ангелина покажет, повезешь меня по делам.

Хозяйка избы провела Миню в комнатку, которая вся была увешана картинками неприехавших внуков, кивнула на койку, к счастью, узкую, да и хозяйка на вид казалась очень строгой, здесь не до баловства. Миня выключил свет, разделся, стыдливо помолился и быстро лег, накрывшись одеялом…

Он возил директора три дня, и очень ей понравился скромностью и исполнительностью: стекла «уазика» всегда чистые, сиденья вытерты, фары горят. И с детьми один раз в местной «самостийной» школе виделся — показал им фокус с веревочкой, которую вот же, на глазах у всех разрезал, ан нет — целая веревочка! И рассказал, как земля вокруг оси крутится, да еще вокруг солнца летит…

И жизнь у Мини в этой деревне наладилась бы, но вечером, когда он покупал на аванс в сельпо пакет крупы и сетку привозных зеленых, голландских, что ли, яблок, к нему с двух сторон подступили тот самый гармонист и еще один, с бритой наголо башкой, как сизый шар.

— Я в Афгане воевал, — хрипел сизоголовый, — а Тима в Чечне, на первой войне. Ты как, в принципе, уважаешь воинов–интернационалистов? Али нет?

Пришлось сказать, что уважает.

— Только я не пью, — сразу заявил Лавриков.

— А кто пьет?! — воскликнул Тима, мучительно глядя на нового знакомого. — Вот у нас полковник был в Грозном, Варавва, тот пил. Он погиб, защищая рубежи Родины.

А гармонист оказался грубым, собрал ладонь лодочкой и больно ткнул Лаврикова в живот.

— А до тебя у нас тут мужичок был, тоже зеворотый, десны показывал… не пил, а помер. Так что особенно не залупайся, будь проще.

Эта странная речь почему–то крайне обидела Лаврикова. При чем тут десны?! Да, Миня смешливый, добрый… Особенно неприятно поразило, что был человек, похожий на него, и он умер. Может быть, не очень уж и похожий?

— Позвольте, — возразил Лавриков, держа возле колена сетку с яблоками. — Зачем вы так? Так же нельзя… — Конечно, он виноват перед ними, что не воевал, а они лезли под пули, испытали страшные лишения…

Разговор кончился тем, что Миня напился с ними в каком–то длинном сарае, среди ветхих тележных колес и оглобель. Оказывается, у новых друзей имелись клички — Чук и Гек. Потому что у одного фамилия была Чугунов, а у другого — имя Генка. Вот и получается Чук и Гек.

— А тебя мы будем звать Тихушник, — предложил «Тихонову» Чук. — Согласен?

Миня согласился.

— Ночью пойдем по огородам–дворам? На троих никто не нападет. Можно вёдер, вил набрать, а в соседней деревне торгануть… Вина купим «Изабелла», дешевое.

— Нет–нет, — усовестился Миня. — Как можно? Чужое? Нехорошо…

— А ты разве не чужое сёдня пил? Вот этот «гитлер» был мой, — Чук указал на большую черную бутыль. — А этот «гусь» — Гека…

«Но я же тоже давал деньги…» — хотел было начать оправдываться Лавриков, но воля покинула его, и он, закрыв ладонями лицо, свернулся клубком. Когда к ночи очнулся от холода, одинокий, брошенный, на квартиру к химичке идти было уже невозможно, стыдно. А та, видимо, поняла, к кому он попал в плен, но, поскольку парень к ней не возвращается с покаянием, презрительно вычеркнула из жизни. Наверняка вычеркнула со словами: и этот такой же! Ненужный элемент таблицы Менделеева!

Но Лаврикова через сутки разыскала сама директор. Миня сквозь слипшиеся веки видел — она стоит в дверях сарая, руки в боки, и басом, как заправский мужик, материт алкашей.