Минус на минус

– Завтрак! – с широкой улыбкой отрапортовала она и поставила еду на столик. Я покосилась на других пассажиров: у тех, чей разрез глаз демонстрировал европейские корни, кушанье было другим: картошечка, курочка… Почему же нам досталась горка слабо прожаренных крупных кусков непонятного происхождения, доверху залитая темно-бордовым соусом?

И вопрос, кстати, этот посетил не только меня. Алекс зевнул и с удивлением уставился в свою тарелку:

– А че это такое?

– Похоже на утку. – Я ткнула палочкой (вилок нам тоже не предложили) в загадочный продукт. Послышался «чмавк», от мяса отделился кусок и буквально отпрыгнул в сторону. – Или нет… – сипло договорила я. – Может, осьминог какой-то?

– Осьминога нам бы подали в бизнес-классе, – мрачно ответил Алекс. – А в экономе это, скорее всего, курица.

Я пригляделась, обернулась к братцу и помотала головой:

– Не хочу спорить, но выглядит она как-то угрожающе…

– Да ну? – хмыкнул братец.

– Алекс, оно двигается и огрызается! – отодвинув тарелку на край стола, буркнула я. – И выглядит так, что я вообще не уверена, кто кого будет есть… Мне однажды рассказывали, что еда, слишком долго пролежавшая на полке в самолете, эволюционирует в жуткого кровожадного человекоубийственного монстра! По-моему, этой осталось недолго… брр, гадость… Стюардесса!!

– Сама придумала, сама поверила… – пробормотал Алекс, закрывая лицо рукой.

Девушка в форме подошла почти мгновенно, словно дежурила за моей спиной:

– Я вас слушаю?

– Простите, – вежливо улыбнулась я, вжимаясь в спинку кресла так, чтобы таинственные харчи ну хотя бы не допрыгнули в случае чего. – А можно мне вегетарианское меню?

– Так это оно и есть, – кивнула китаяночка и не менее шустро ускакала прочь.

Алекс бросил взгляд на мое перекошенное лицо и заржал:

– Давай, Ева, крепись! Тебе достался самый страшный бамбук! Он тебя напугал, но ты не сдавайся! Вцепись в него зубами и жуй!

– Соколов, тебя послать? – мрачно изогнула бровь я.

Он хмыкнул и забрал мою тарелку. Пригляделся, захватил кусок побольше и отправил в рот. Прожевал, задумался и вынес вердикт:

– Между прочим, довольно вкусно.

Вот только тарелку не отдал, а поставил на свой столик, где уже, между прочим, одна стояла, и, помогая хлебушком, принялся быстро поглощать содержимое. Несколько секунд я мрачно наблюдала, как исчезает мой завтрак. Затем протянула руку и, вызывающе поглядывая на жующего братца, забрала его посудину. Поковырялась палочками, попробовала… а ведь он прав! Это жутко, но съедобно. Со странным привкусом, необычным вкусом и хрустящими добавками, так напоминающими панцири маленьких тараканчиков, но вполне можно есть. Особенно когда рядом с аппетитом хряпает тот, кто без промедления слопает и твою порцию тоже, стоит только отвернуться…

Первые часов пять лететь было даже интересно. Самолет иногда потряхивало, люди визжали, нервничали, многие просили валерьянку или валокордин. Они, бедняги, еще помнили наш взлет и, судя по лицам некоторых, помнить его будут до гробовой доски. Прямо картинка: священник подойдет к постели умирающего и спросит по своему обыкновению:

– О чем ты жалеешь в этой жизни, сын мой?

Тот из последних сил откроет глаза и просипит в ответ:

– Что не успел передать горячий привет капитану рейса ХХYYY…

А вот мне, кстати, пилот понравился. С ним хотя бы не скучно было. К тому же теперь я знала, что, если однажды нам придется улетать от огнедышащей Годзиллы – с этим чуваком мы точно улетим. Ему бы в голливудских блокбастерах сниматься, ну там, где огромный среднемагистральный авиалайнер в последние секунды улетает из горящего аэропорта. Эффектно, красиво: шасси втянул – и свечкой вверх. Я думала, выпрыгнем где-то на орбите. Нет, ну а что? Оттуда уже с парашютом прыгают, чем мы на своем аэробусе хуже? Короче, весело было. Правда, только для меня, но я-то привыкшая к виражам – и не такое на метле выделывала. А вот Алекс вцепился в подлокотники так, что костяшки побелели, и поглядывал на меня с тихим ужасом. Наверное, боялся, что я вот-вот распаникуюсь. Наивный! Да при таких перегрузках это в принципе невозможно: тут не то что кричать – говорить трудно! Желудок сжимается комочком и подступает к горлу, в глазах темнеет, в ушах гнусно скрипит – какие слезы?! Сидишь себе тихонько и молишься!

Слава богу, это хотя бы недолго продолжалось. По моим ощущениям, минут семь, а потом самолет резко перешел в горизонтальное положение и полетел по прямой. Очередь в туалет тут же выстроилась по всей длине коридора. Похоже, народ здорово переволновался. Кто-то называл летчика бывшим военным, налетавшем часы на «харриере», кто-то просто редкостным дебилом. Я радовалась как дитя, издевательски шептала Алексу в ухо:

– Пускай дядя повторит катапульту! – и представляла, как мы будем садиться.

Кстати, не зря представляла, ибо это тоже было круто. Мы не пошли на посадку – мы рухнули вниз с твердым намерением пропахать гузном целину. Алекс прохрипел:

– Твою ж мать! – и больше до самой земли рот не открывал.