За последнее время, благодаря предстоящему суду, я, кажется, стал знатоком всех этих многочисленных правозащитных, антифашистских фондов, бюро и т. п. Оказывается, в деле борьбы с фашизмом существует жесткая конкуренция, и разные организации тайно или явно враждуют друг с другом, пишут своим финансовым покровителям отчеты, один ярче другого, и при этом стараются лягнуть соперника. Роль основных борцов с фашизмом взяли на себя еврейские организации, и если кто-то другой вдруг тоже начинает бороться, это вызывает у них изумление, а то и негодование, словно этот другой посягнул на чужую сферу деятельности, влез не в свое дело; для остальных же этот другой, заговоривший об угрозе фашизма, автоматически становится евреем. Типа того: «Слышал, Федотько статью о фашизме напечатал!» – «Ругает?» – «Еще как!» – «Да?.. Ну, он же еврей».
Курилки внутри суда, кажется, нет. Даже в туалетной урне не увидел бычков. Пришлось выйти на улицу.
Погода самая мерзкая, самая тоскливая, какая бывает лишь в этот короткий промежуток времени – между концом золотой осени и снегом. Никаких светлых пятен (даже свежие рекламные щиты кажутся коричнево-серыми), повсюду, даже дома, щиплющий, какой-то сырой липкий холод; солнце неживое, еле-еле ощутимое на напоминающем пыльный асфальт небе. «Сдохнуть бы», – только такое желание и вертится в голове, нет, даже не вертится, а лежит там тяжелым булыжником. А еще недавно я любил именно такую погоду – в нее так хорошо писалось.
Чтоб не заскулить, напеваю дебильненько-жалостливую песенку:
– Пива нет и счастья нет, только хуй работает. Хочется ему тепла, хоть одна бы мне дала. – И все-таки сбиваюсь на скулеж: – У-у, где же вы, бляди? Выручайте дядю-у…
Переулок не по-московски тих и почти безлюден, и я издали вижу шагающего Сергея.
Длинный, худой, нескладный, очень похожий на героя своих рассказов и повести, нигде не могущего найти себе места, ни в столице-мегаполисе, ни на самом дальнем таежном кордоне. Точнее, это герой похож на него… Хотя чего в нас, таких, уже больше – нас самих или тех, что стали героями наших вещей? В Литинституте об этом два курса подряд говорил преподаватель психологии творчества, но я так и не разобрался, да и, честно признаться, не прислушивался. Лучше в эти глубины не забираться…
– Привет, Ром! – Сергей протягивает руку. – Не началось еще?
– Еще нет…
– Документы как? Сдал?
– Уху. В понедельник обещают вернуть с визой.
Больше говорить нечего (виделись ведь только позавчера), и Сергей, помявшись, тоже закуривает.