Минус (сборник)

Досиделся до возвращения Серегиной жены Любы и его брата.

– Дмитрий! – бодро, широко улыбаясь, протянул он мне руку.

– Роман.

Высокий, грузноватый человек лет за сорок. Да, сразу видно, что ему за сорок, но в голосе, одежде, вообще в поведении больше юношеского… Не знаю, может, из-за собственного возраста, но мне в последнее время кажется, что большинство окружающих мужчин выглядят моложе своих лет. Или это на самом деле? Наверняка, ведь вот недавно слышал по радио жалобы одного театрального режиссера: очень трудно сейчас найти актера-мужчину лет сорока, именно мужчину, а не постепенно стареющего юношу. И режиссер привел в пример актера Кальныша (или как там его правильно?), единственного сегодня актера-мужчину сорока лет…

Познакомившись с Дмитрием, я тут же прощаюсь и потихоньку двигаюсь в прихожую. Люба и Серега чуть не хором удивляются:

– Ты куда? Оставайся, Ром, давай посидим!

Дима весело достает из пакетов «Арбатское» и еще какое-то вино с нерусскими этикетками, ленту говяжьих сосисок, бледно-желтый, без дырок (костромской, наверное) сыр, соленые огурцы… Люба уже хлопочет с кастрюлями возле плиты.

– Это Роман Сенчин, – уточняет Сергей, – его рассказы я тебе по Интернету тогда посылал.

– Я понял, понял, – кивая мне с симпатией и одновременно вроде как с укоризной, отзывается Дима. – Очень приятно!..

– И мне, – тоже киваю и пытаюсь широко улыбаться, – очень приятно. Сергей о вас рассказывал.

Серегин брат по отцу живет в Америке, в каком-то средненьком штате, работает химиком на сахарном заводе… Уехал отсюда, когда уезжать стало не только модно, но легко и безопасно – на грани восьмидесятых и девяностых. Там во второй раз женился, родился у него сын, потом дочка… Как-то Сергей сообщил, что отослал ему несколько моих вещей; брат пришел в ужас – хотел, мол, приехать посмотреть, как стало в России, уже настроился, а теперь, после таких рассказов, все желание пропало. Но вот – решился. Пересилил, значит, свой ужас…

Сергей откупорил бутылку вина с этикеткой на нерусском языке.

– А я – ваше продегустирую, – говорит Дима, вкручивая штопор в горло «Арбатского».

Я сижу, оглядываю кухню с ее тумбочками, ножами, баночками для специй, дуршлагом, поварешками разных размеров, кошусь на хозяина Сергея, увлеченно режущего сыр тонюсенькими пластинками, на его молодую жену, напоминающую олененка, и завидую их безоблачной семейной жизни, этой уютной кухоньке… Хотя нет, не совсем она безоблачна, их жизнь. Когда знал их до свадьбы, они явно души друг в друге не чаяли, а теперь, через год после свадьбы, так однозначно это утверждать нельзя…

– Что ж, за встречу, за знакомство! – поднимает Дима бокал.

– Да, – отвечаю; чокаясь, интересуюсь: – Вы сегодня приехали?

– Сегодня в пять утра по Москве. Разбудил вот наших молодоженов.

Сергей и Люба переглядываются, и в их глазах сейчас столько нежности, что мне опять становится стыдновато. Нет, они наверняка проживут долгую совместную жизнь, иногда, само собой, повздоривая на пару часиков или чуть больше, и умрут потом в глубокой старости один за другим. Ведь, говорят, люди, по-настоящему любящие, не надолго переживают друг друга… Сергей станет известным писателем, будет хорошо зарабатывать, купит дом где-нибудь поблизости от столицы, в Верее или Можайске, а в этой квартире будет жить их сын или дочь… Я усмехаюсь про себя этой своей мыслишке-фантазии, не зная, как к ней отнестись – то ли глумливая она, то ли благостно-доброжелательная…

Отпили из бокалов. Дима вслух строит планы, куда надо сходить, с кем встретиться за те дни, что он будет в Москве. Спрашивает Сергея о каких-то родственниках, знакомых, потом спохватывается, извиняется передо мной:

– Вам-то, наверно, Роман, кисло наши междусобойчики слушать. Простите… Вы, если не ошибаюсь, в Литературном институте сейчас преподаете?

– Мой учитель, – шутливо замечает Сергей.

– Да так, – говорю, – громко сказано – преподаю. Я вообще-то как бы ассистент у Александра Евсеича…

Разговаривать об институте, о писательстве совершенно не хочется, но у нас с Димой нет других общих тем – его брат, бывший студент-физматовец, вот стал вдруг писателем, студентом Лита, и я тоже писатель, этот институт закончил и теперь в нем работаю.

– Молодцы, ребята. Печатаетесь, заграничная командировка наметилась. Премии, Серега говорит, получаете.

В голосе Димы вроде как и искренняя доброжелательность, уважение даже, но за этим слышится что-то напоминающее иронию. Или, может, за рубежом у всех такая интонация…

– Да-а, – отмахиваюсь несколько наигранно, – сейчас столько премий, что почти каждая вещь из журналов что-нибудь получает. Премии стали как дополнительный гонорар… Назовите фамилию любого классика – и попадете на название премии. Премия Шолохова есть, Паустовского, Фета, Платонова, Григорьева… Даже на литературных персонажей уже перешли.

Сергей смеется и делает широкий глоток вина, Люба ставит на стол тарелку с раздувшимися, вкусно пахнущими сардельками.

– О, родненькие, говяжьи! – Дима потирает руки и втягивает в себя пар. – Сразу советской властью запахло.

Я тоже шучу:

– К таким сарделькам нужен портвешок тридцать третий…

– Ладно, сойдет и «Арбатское». Отличье невелико.

Жуем сардельки, сыр, запиваем вином.

– Откровенно скажу, ребята, очень я рад за вас. Явсегда по-хорошему творческим людям завидовал. Особенно – писателям. У нас с Серегой отец таким библиофилом был!.. Помнишь, брат?..

Дима пока только хвалит нас, но я чувствую, что дальше последуют замечания. И даже знаю, по каким пунктам.

– Каждую субботу с утра – в книжный. А тогда ведь с ними туго было, книги – дефицит не слабее хрусталя с коврами…

Сергей тоже, вижу, насторожился. Потупился. Или об умершем отце вспоминает.

– Но, откровенно скажу, не очень я, ребята, люблю русскую литературу. Есть в ней… гм… – Дима сделал паузу, задумался. – Вот взять хотя бы тему семьи. Ведь ни одного произведения, которое показало бы семейную жизнь более или менее в положительном свете. В «Обломове», например, ничего не получается, в «Анне Карениной» – сплошь измены, разводы, а противовес, в лице Левина с его… как ее?.. с Кити, неубедителен совершенно. Или что еще?.. Да ни одной книги не припоминаю, которая показала бы нормальную семью, каких большинство. А ведь внутри этой семьи тоже столько проблем, драматизма, что грех не показать. Семья, без преувеличения могу сказать, – подвиг.

– Н-да, – вздыхаю. – Но писатель, понимаете, это человек, который в первую очередь видит всякие отклонения. И их фиксирует, разбирает…

Дима протестующе поднимает руку:

– А ведь западные могут так писать, грубо говоря, без патологии.

– Ну, наверно… – как бы соглашаюсь, хотя западные «без патологии» на память не приходят – то ли не читал таких, то ли прочитал и забыл.

Спорить нет никакого желания. Вообще размышлять о литературе в последнее время противно как-то. И, слава богу, Дима не продолжает, переводит разговор в другое русло – интересуется, читали ли мы Мураками. Ни я, ни Сергей, ни Люба еще не читали. А Коэльо? Тоже нет…

Съев пару сарделек, почувствовав легкий хмель от вина, я решаю, что пора и честь знать. Благодарю, поднимаюсь, иду одеваться.

– Рома, можно тебе тест дать? – спрашивает Люба. – Ответь, будет время.

Она учится на психолога. Готовит диплом по теме «Особенности психики творческой личности». И я у нее один из, так сказать, подопытных.

– Конечно, давай. Это дело мне нравится.

Люба приносит несколько листов бумаги.

– Просто ставь напротив вопроса плюс или минус. И долго не размышляй.

– Угу, хорошо. Во вторник супругу отдам.

– Да мне не к спеху…

– Кстати, Серега, ты послезавтра на суд-то придешь?

Его лицо становится испуганным, будто суд будет над ним. Торопливо трясет головой:

– Приду, приду обязательно!