Минус (сборник)

Но тут я, конечно, проснулся, разлепил глаза, потянулся, хрустя костями. Огляделся. Напротив лежит мой соседушка, задрав морду, раскрыв пасть. Безобразно храпит, острый кадык ползает по горлу туда-сюда. В комнате холодно, пахнет носками, портящейся картошкой… Нет и следа от прелестей, подаренных сном. Все как всегда, как каждое утро.

Вспоминаю вчерашнее. Что-то там было, одновременно хорошее и грустное. Да, было: встретил знакомого парня из Абакана, тот, захлебываясь от восторга, рассказал о недавнем фестивале эсхатологической песни «Последняя осень». Групп двадцать, сказал, играли. А меня вот не пригласили. Забыли, наверное, просто – давно ведь я в Абакане не появлялся, а когда приезжаю, то пью сижу где-нибудь у Сереги Анархиста или с другом своим, бывшим барабанщиком Олегом Шолиным, а им на фестивали и прочие общественные события давно наплевать… Да если б и пригласили меня на эту «Последнюю осень», вряд ли бы я выступал – тексты песен своих забыл, к гитаре года два не прикасался. Монтировщик я – тупой, злобненький, вечно похмельный рабочий сцены…

– О-о, а-а-ах-х, – Лехин храп сменяется стоном, он надсадно взглатывает, кадык судорожно пляшет на горле. – О-ой… Сколько время?

Нахожу взглядом будильник:

– Половина девятого.

– У-у, ну что ж это такое? – Почесываясь и кряхтя, Лёха сползает с кровати. – Вечно не вовремя!..

– А я сон видел класснейший, – не могу не поделиться. – Будто я миллионером стал. Даже не миллионером, а вообще… Лежу в таком кресле раздвижном, пляж вокруг, загорелые телки такие, типа мулаток. Яхты, виллы разноцветные, солнце такое. – Проглатываю слюнку, слюнка кислая, отравленная ядом гниющих зубов. – Так все реально, как на самом деле. И я, представляешь, хозяин всего. Могу делать что захочу, вообще… Передо мной столик мраморный, ананасы, кокосы…

– Хуёсы! – гавкает Лёха. – Достал уже, свинота! Итак настроения нет.

Натягивает штаны, подбирает с пола обрывок местной газеты «Власть труда» и выходит из комнаты, а я отворачиваюсь к стене, кладу ладони под щеку, как маленький. Зажмуриваюсь. И вот снова золотой песок, молодые мулатки в ничего не скрывающих купальниках, снова яхты, виллы, кокосы. И сам я – здоровый, богатый, всемогущий. Развалился в кресле и аж покряхтываю от счастья. Но… но теперь это не живое всё, не настоящее, оно как разрисованный щит, какой есть в абаканском парке «Орленок» возле ларька фотографа. У меня, у мулаток вместо лиц – черные дырки, и любой желающий может всунуть туда свою небритую, уродскую рожу.