Минус (сборник)

Лёха с Павликом что-то возбужденно, искренне взволнованно обсуждают, но слушать их не получается. Мои мысли заняты повторением подробностей встречи в умывалке, фантазия прибавляет к ним новые, такие соблазнительные детали… Кажется, коснись я этой молодой, измученной одиночеством и алкашом-супругом самочки, и она бы мгновенно растаяла, застонала бы от желания… Да, зря я так просто ушел.

– Надо все им объяснить нормально, – советует Лёха. – Должны же понять, войти в положение.

– Они поймут, они так поймут… И найдете меня с заточкой в области сердца.

– Да ну брось, Паш! – Лёха оптимистически смотрит на жизнь, приняв сотню граммов. – Ты уж слишком…

То ли мне кажется, то ли действительно: за стеной, в комнате Лены, шумок. Будто скребут по стене, тихонько, боязливо зовут. Прислушиваюсь, но голоса Павлика и Лехи мешают.

– Бороться, парни, надо за жизнь, вот что я понял, – говорит гость. – Я попробовал, так сказать, без борьбы денежку получить, и судьба меня сразу наказала. Необходимо с борьбой.

– Как бороться-то? – с интересом спрашивает Лёха. – Реально-то как?

– Как, как… Помните, я про ребят из Франции рассказывал?..

А вот и явно – скрип двигаемой мебели! Наверно, поела Лена картошечки и продолжила делать ремонт. Мне с новой силой хочется оказаться рядом с ней, увидеть ее, этот ее странный испуг в глазах. Сейчас я уверен – я решусь, я смогу…

– Пейте без меня, – поднимаюсь. – Я сейчас… Не ждите.

Тревожным голосом Лена спрашивает через дверь:

– Кто там?

– Это Роман, сосед. Я на секунду!

Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Лена смотрит из светлой щели.

– Извини, пожалуйста… Можно?

И я почти насильно вхожу в ее комнату. Лена отступает, медленно, рывками, будто ее кто-то толкает. Она одновременно и пытается сопротивляться вторжению, и увлекает меня дальше, дальше от двери…

– Слышу, мебель двигаешь… Может, помочь, – бормочу я, – все равно без дела… как раз…

Тыкаюсь взглядом в ее лицо, шею, волосы, складку между грудей в разрезе халата. А она уставилась куда-то мне в лоб. Губы ее подрагивают, наверно, она все поняла и вот-вот завизжит. Мягким бормотанием хочу ее успокоить:

– До работы… до работы еще далеко… Давай, что тяжелое… Сколько рядом живем, а все не… Лена, давай…

Я готовлюсь ее обнять, я заметил – половина кровати завалена тряпками, а половина свободна. Наконец-то я сорвался с цепи, взлетел. Меня не остановишь.

Она продолжает пятиться.

– Нет… – Но не кричит, а просит так покорно и безнадежно, что я буду последний кретин, если послушаюсь.

Хватаю ее, прижимаю к себе. Почти бью ее лицо своим. Не чувствую ни губ, ни щек, и у меня словно бы исчезли губы, остались лишь кости челюстей, зубы.

– Подожди, подожди… – Она отводит лицо, прячется, подставляя мне уши и скулы; она хочет вырваться, но как-то несмело, как бы сомневаясь, заставляя себя.

Опрокинул ее на кровать. Сетка устало заскрипела, приняв нашу тяжесть. Подо мной мягкое тело, теплое и дрожащее. Такое живое. Я скорее трогаю все, глажу, щупаю, мну, мои руки тоже дрожат, ледяные пальцы обжигаются жаром чужой кожи.

– Пожалуйста…

Ее глаза зажмурены, веки в мелких морщинах, руки – на моей груди. Она может меня толкнуть, пихнуть ногами, но почему-то не делает этого. Она сжалась и ждет… Расстегиваю халат, одна пуговица оторвалась, я пару драгоценных секунд смотрю на этот голубой кружок с дырками, не зная, что с ним делать, потом, опомнившись, бросаю на пол… Нужно что-то говорить, продолжать успокаивать. Нет, слова исчезли, осталось только сопение, правдивое, искреннее, природой данное сопение одного существа, овладевающего другим. И сколько их, сколько их вокруг, прячущих себя под толстой одеждой, все они хотят друг друга, они изголодались, почти свихнулись, но все-таки никак не могут решиться. Проходят мимо друг друга, не смея подать знак, не смея честно сказать: так и так… Идиоты.

Я все делаю быстро и уверенно, точно мной действительно управляет сама природа. Да как иначе? Во мне сейчас не только я сам, во мне еще кто-то сильный, злой, распрямившийся и окрепший в считаные мгновенья. Его не успокоить, не обмануть, он победит, подомнет кого угодно. И в ней, в той, что сейчас внизу, в ней тоже появился второй – из-за него она и испугалась тогда, в умывалке, почувствовав его оживание, она сопротивлялась, но – бесполезно. Они, эти вторые, победили нашу глупую робость и толкнули сюда, на кровать…

Ее мягкая, сыроватая теплота засасывает, я весь погружаюсь в нее. Время растягивается и замирает; я в огромной воронке, я, как безвольная щепка, вращаюсь быстрей, быстрей, желая лишь одного – нырнуть в центр, в самый центр этого водоворота и сгореть в счастье. Сгореть, захлебнуться, взорваться – мне все равно.

– Нет, постой! Подожди!.. – Лена очнулась, завозилась подо мной, ее лицо где-то сбоку, я вижу лишь ухо, затем скошенный на меня, умоляющий левый глаз. – Не надо… не кончай туда…

– Тихо, молчи, – пытаюсь вернуться, ищу ее губы, хочу, чтоб они снова втянули меня, но теперь они расплылись, стали мертвыми и безвкусными.

– Не кончай в меня, слышишь?!

И там, внизу, там сжимается, грубеет, там теперь сухо, шершаво.

– Пожалуйста, не в меня, на живот…

Я уже – только я. Кто-то сильный и непобедимый исчез, его будто и не было. Руки, ноги, спина налились привычной тяжестью, ломотой… Сползаю с женщины, с ее безразличного теперь, окаменевшего тела, заглядываю себе между ног. Там маленький, обмякший отросток. Прячу его под плавки, поверх плавок натягиваю джинсы.

– Что? – как бы даже удивляется Лена.

Оборачиваюсь. Она лежит на спине, полы халата разбросаны. Бело-желтая кожа, жирноватое, помятое туловище… Теперь мне надо скорее к Лёхе и Павлику, у них, наверно, еще осталось немного… Теперь я понял, что все намного проще или, наоборот, сложно до непостижимости. Я шагнул к двери. Лена схватила меня за руку.

– Подожди!

– А? – сутулюсь испуганно.

– Подожди, не уходи, – застегивая халат, Лена подходит к столу.

На столе бутылка, сковорода с картошкой, капуста. Слегка бодрею, сумел даже хмыкнуть:

– Одна пьешь?

– Садись! – Она куда-то торопится, рывком наливает мне стопку до самого верха. – Пей.

– А ты?

– И я, и я!..

Выпили. Я закусил вкусной, с чесноком картошкой, а Лена ударилась в слезы. Я знаю, как она плачет, много раз слышал из-за стены во время ее с муженьком скандалов. Она делает это визгливо, на полную громкость, давится хрипами и словами. И сейчас, хоть мужа и нет рядом, нет никакого скандала, она плачет так же. Рыдает, задыхается, пытается говорить:

– Да, пусть… пью, да и что… Столько… столько терпела… думала… Пусть… Что он… что он со мной… сделал…

– Ну, успокойся, – морщусь, – перестань.

– Не-ет, подожди… мне некому больше… Пожалуйста-а!

Обычная сцена. Малоприятная, но обычная. И потому я окончательно вернулся в нормальное состояние. Уже сам наполняю стопки, без церемоний осушаю свою. Лена рыдает, задыхается, выдавливает сквозь спазмы слова, а я рассматриваю беспорядок в комнате, попытки произвести ремонт.

– Он же так… так надо мной издевался… Н-ни… ни дня спокойно… Какая же это… жизнь какая же… У Сережи нервы от этого… он все понимает, видит… А я, что со мной…

– Н-да, – киваю, – тяжело.

– Вот! – Лена показывает плечо. – Вот что он… Видишь? – Чуть ниже ключицы круглый, бугорком, шрамик. – Это он – отверткой!

– У-у. Выпей, Лен.

Она схватила стопку, опрокинула в рот. Захлебнулась, закашлялась, я похлопал ее по спине.

– Заешь, успокойся.

– П-пошла в магазин, – кое-как притушив рыдания, стала она рассказывать, – а Сережа с ним… Попала в очередь… дешевый фарш… задержалась… А Сережа капризничал… Возвращаюсь, а он: «Где шлялась, тварь!» И – отверткой… И трезвый же был… а пьяный когда… О-о-ах-ха-хах!..

Снова рыдания, спазмы, слова. Надоело, я поднимаюсь.

– Ладно, Лен, я пойду. Пора уже. Извини, ладно?