В коридоре почти напротив нашей двери сидит на корточках Лена, беспрерывно качаясь, будто невидимый ветер треплет, хочет ее опрокинуть. Над ней тот здоровюга с Саниной отвальной. Смотрит на Лену неласково, явно теряя последние капли надежды провести с женщиной приятную ночь. А у Лены лицо помолодевшее, розовое, но злое, губы дрожат. Чуть в стороне от них – Лёха, сонный и недовольный.
– Вот, опять набралась, – расстроенно объясняет здоровюга. – Два часа с ней валандаюсь, до кровати дотащить не могу.
– Понятно, – бесцветным голосом отзывается Лёха.
Некоторое время стоим молча, все трое глядя на Лену, чего-то от нее ожидая. А она продолжает качаться, лицо приподнято, губы дрожат…
– О Саньке что слышно? – спрашиваю здоровюгу.
– На учебке сейчас, портянки наматывать учится. Двадцать третьего февраля вроде присяга. Тогда уж начнется…
– С-свол-лачь, – выдавливает Лена. – Это ему… так ему… г-гад…
– Ленке вот такое письмо накатал, она показывала, на пяти листах, – продолжает здоровюга и говорит неожиданно складно для своего неандертальского облика: – Просит приехать, прощение там… ну, что так плохо с ней жил.
– Г-гад вонючий…
– А она, – он кивает на Лену, – сына предакам отдала и – вот.
– Ясно-ясно, – вдруг с явным злорадством говорит Лёха. – Мстит, значится, таким способом муженьку.
– Хрен их разберет, – здоровюга, тяжко вздохнув, наклоняется и хочет поставить ее на ноги, а Лена вяло сопротивляется.
– Не… не надо… лучше… лучше так…
– Ну кончай, Ленок, подымайся. Пошли спать, – стараясь придать голосу нежность, басит здоровюга. – Отдохнешь…
Она вырывается бойче, уже чуть не колотит по парню своими ручонками. Тот держит ее, успокаивает – и зря: вдруг Лена обрывает свои ноющие бормотания, округляет глаза, а еще через секунду из ее рта брызнуло мутным фонтанчиком. Я инстинктивно качнулся назад, Лёха смачно причмокнул.
– Йё-о-о! – здоровюга отпустил, толкнул Лену к стене, стал брезгливо, ребром ладони отряхивать мокрую куртку. – Да что ж это, бля? Ты что же делаешь?!
Потревоженные шумом соседи высунулись из своих комнат. Но предъявлять претензии никто не решается.
Лена скрючилась на полу, давясь блевотой, сотрясаясь и корчась. Из нее все выкатывались пахнущие водкой и желудочным соком вязкие волны. Такое впечатление, что она выпила литра три, не меньше, и без всякой закуски… Здоровюга растерянно стоит у противоположной стены, глядя то на куртку, то на блюющую даму. Кажется, вот-вот, вот сейчас он со всей дури впечатает ей в голову свой тупоносый башмак.
Мне надоело, я убрался в комнату, стал раздеваться. Пора спать. Долго прислушивался, со страхом и интересом ожидая звук удара и сразу за ним – дикий взвизг Лены, рычание здоровюги, а поверх них – одобрительный гогот Лехи.13