Минус (сборник)

При каждом порыве-ударе стекла угрожающе потрескивают и, кажется, даже слегка прогибаются; на крыше что-то хлопает, постепенно разрушаясь. В комнате почти темно, за окном кружится, пляшет снежная мгла, даже березу, что растет в десятке шагов от избы, не различить.

В избе прохладно и неуютно, ветер выдувает тепло, и дрова в печке как назло не хотят разгораться. Отец ворчит: «Совсем упало давление, никакой тяги…»

От чтения болят и слезятся глаза, спать больше не получается.

Мама, положив под спину и затылок подушки, лежит на диване. Слышно ее трудное, хриплое дыхание. Время от времени накатывает приступ сухого, рвущего грудь кашля. Прокашлявшись, отхаркнув в поганую посудину сгусток мокроты, она прыскает в горло аэрозолем и снова кашляет, но теперь мягче и тише. И снова хрипло, с трудом вдыхает и выдыхает воздух. До нового приступа.

Я перебираю кассеты. Они хранятся в коробке из-под украденного в первые же дни после нашего сюда переезда магнитофона «Томь». Кассет много, двадцать восемь штук, и каждую узнаю с первого взгляда, наизусть знаю, что на ней записано. На двадцати четырех – песни любимых групп. Нет, даже не любимых (не то слово), а необходимых мне. Не будь этих песен, не было бы, наверное, и вот такого меня. Они помогали мне… «Аквариум», первый альбом «Кино», «Зоопарк», Башлачев, Янка, «Инструкция по выживанию», еще семь девяностоминуток с «Гражданской Обороной». Шипяще-рычаще-жужжащий шквал нескольких инструментов в одном клубке и поверх них – захлебывающийся, словно бы на каждой фразе ожидающий пули голос вожака сибирского андеграунда Егора Летова:

Всего два выхода для честных ребят —

Схватить автомат и убивать всех подряд

Или покончить с собой, собой, собой,

собой, собой, собой,

Если всерьез воспринимать этот мир.

До недавнего времени я воспринимал мир всерьез. Теперь же мне все чаще кажется, что это просто поток бессмысленных дней, и барахтайся, не барахтайся, а в итоге будет одно…

Не имея магнитофона, возможности слушать их, я привозил то одну, то другую кассету в общежитие, вставлял в Лехин магнитофон. Потерпев минуту, сосед нажимал «СТОП». Что ж, ему катит другой музон, я понимаю – каждому свое. Частенько я шепотом напеваю строки дорогих песен, будто глотаю спасительные таблетки.

А вот четыре кассеты с моими альбомами, точнее – с альбомами группы «ГАМ». На каждой – фотографии с нашими злыми и смешными от этой полудетской злости рожами. Саша А.О., Рон Ткачев, Юрик Жундо и я – «экстрем-вокал Сэн». Нам здесь по двадцать – двадцать два. Почти полтора года мы каждый вечер собирались в пустом, из бетонных плит гараже и играли. Я хрипло басил в бытовой микрофон:

Батька Махно, шашки наголо,

В лоб на пулеметы всем смертям назло.

А мы здесь живем, песни поем,

Анархию ищем, анархию ждем.

Анархия жива, она побеждает,

Мы надеемся – время настанет:

Падет навсегда государственный строй,

Долой президентов, парламент долой!

Сотня с лишним песен на четырех кассетах, и с каждой связаны воспоминания. Попытки выразить свое отношение к жизни; на каждой песне я честно рвал глотку, а ребята резали пальцы о струны. С репетиций, помню, мы шагали просветленными, словно укусы внешнего, взрослого мира больше нам не страшны. А как же иначе, ведь, берясь за гитары, подключая к усилителю микрофоны, наш «ГАМ» наносил адекватный удар окружающему уродству и вранью, лживой благопристойности. А когда нас пригласили на республиканский фестиваль, мы такое устроили в муздрамтеатре! Даже в официальном органе местной власти «Тыва Республика» было про «молодых бунтарей»… Авскоре после того я с родителями переехал сюда. Слышал, что Саша А.О. сделался журналистом и пишет криминальную хронику, Рон стал незаменимым компьютерным графиком на «Тува ТВ», а Юрик доучился в своем политехе и поступил в аспирантуру. Да, как говорится, нашли парни свое место в жизни, только вот я что-то никак не могу. А может, и я тоже нашел, но не хочу себе в этом признаться…